Чужаки

Вроде бы и остепениться пора, и бабы хорошие попадаются, особенно из разводок, но не лежит у меня душа к семейному делу. Женщину понять можно, ей мужик в хозяйстве нужен, как корова или там, кабан. А нашему брату на кой хрен все это? Нет, я не за всех говорю, потому что, если правду сказать, барану живется лучше, чем какому-нибудь волку, его всегда накормят и соли дадут полизать, но по мне лучше повыть с голодухи, чем позволить таскать себя за рога. Только ты не подумай, что Гуляй бабам враг. Нет, я их даже очень жалею и понимаю душевно. За то они меня и любят. А то, что у них натура хозяйственная, так это очень даже хорошо для общества — каждая баба своему мужику отдел кадров. Он ей получку, она ему — миску щей. Хошь не хошь, а, работай.

— У меня жена хорошая, — сказал Серега, которому слова Гуляя не казались обидными.

— Да знаю, — сказал Гуляй. — Только по мне, чем лучше жена, тем она хуже.

— Это как? — не понял Серега.

— Да очень просто, — как-то криво ухмыльнулся Гуляй. — Есть у меня, понимаешь, кое-какой опыт семейной жизни. Еще когда я в армии служил, была у меня одна женщина, по имени Наташа. Она работала медсестрой в больнице.

Сутки, значит, дежурила, а двое дома. Меня это как раз очень устраивало, потому что я шоферил и свободное время у меня случалось когда придется. А тут такое удобство — всегда можно заглянуть на огонек, пожрать, погреться и все такое…

Сынок у нее был лет четырех или пяти, помню, Антоном звали, но она его определила в детский сад на пятидневку. Но самое главное, не было у нее никаких таких бабских претензий, чтобы записаться и все такое, хотя она и знала, что я холостой. Заеду к ней на часок — она довольна, загляну на пять минут — тоже рада, а бывало, что я и по неделе у нее не появлялся, и не потому, что не мог вырваться, а просто так… Она это тоже понимала и скандалов не закатывала, а вязала мне носки. В общем, золото была, а не баба. И все при ней. Хотя королевой ее никто не считал но мне она нравилась.

Гуляй замолчал, пошарил по карманам, достал пачку «Беломора», закурил, как будто обдумывал, стоит ли продолжать свой рассказ, или жалел, что вообще его начал и теперь нужно продолжать.

— Вот, — сказал он наконец или просто выдохнул. — Кончилась, значит, моя служба. И пришло время ехать домой. Взял я бутылку водки и пришел к Наташе прощаться. Как сейчас помню: на улице слякоть, не поймешь, то ли дождь со снегом, то ли снег с дождем, и темень, а мы сидим в тепле и смотрим телевизор. И вижу, что ей хорошо, как, может быть, никогда в жизни не было.

И я размяк и сказал: «Может, нам с тобой пойти записаться?..» Сказал и думаю: «Ну, сейчас начнется…» А она только пожала плечами: тебе, мол, виднее. И никаких тебе соплей, никаких восторгов. Золото, чистое золото.

Достала из буфета бутылку наливки и поставила на стол.

Стали мы с ней жить. Она перво-наперво купила мне габардиновый костюм и хорошее пальто. А я устроился работать механизатором на автобазу. Прихожу с работы домой — она меня с обедом ждет, если, конечно, не дежурит, а когда дежурит — обед на плите. Разогревай и ешь. В квартире все блестит, скатерть вышитая, занавесочки розовые, на подоконнике цветы… Вижу я, что попал в хорошие руки, и стало мне, поверишь, как-то не по себе. Чем, думаю, отплачу тебе, голуба ты моя. Сначала, правда, старался, как мог: не пил, курить бросил, получку всю приносил без всяких заначек, машинку швейную ей купил, водил в кино по выходным… А все одно, чувствовал как будто занял у нее до получки, а отдавать нечем. Дальше — больше. И до того я замучился отдавать свой Долг, что стала мне моя Наташа хуже врага. Раз пошел и нарочно напился, как есть в стельку, да еще матюгами ее обложил, а она даже не попрекнула, как будто так и надо. Тогда я пригласил в ресторан диспетчершу, а после остался у нее ночевать. Опять получился прокол. Поскучнела моя половина, но держится молодцом, то есть никаких истерик, никаких скандалов. И стало мне до того погано, Серега, как будто я весь в блевотине. И решил я бежать.

Продал костюм, пальто, купил ей золотые серьги и духи за шестьдесят рублей. А сам, пока она была на дежурстве, в чем демобилизовался двинул на станцию.

— И не жалел потом? — спросил Серега. Рассказ Гуляя навел его на мысли о собственной судьбе. И мысли эти были не из веселых.

— Не по мне все это, — засмеялся Гуляй бесшабашным смехом. — Не нужно мне ни золотых, ни серебряных, ни тех, которые из стекла и бетона. За что плачу — того хочу. Понял?

— Понял, — сказал Серега, хотя не понимал и не хотел понимать Гуляя и только надеялся, что тот куражится неспроста, а наверно, тоже страдает.

После этого разговора Гуляй и Серега как-то разошлись. Это случается после того, как люди бывают слишком откровенны между собой. Один стыдится своей откровенности, а другой чувствует себя обязанным на откровенность отвечать откровенностью, и оба избегают оставаться наедине. Однако дальнейшие события снова столкнули их глаза в глаза, и уж тут никто из них глаз не отвел.