Чужаки

Сам себе в том не признаваясь, он начал избегать таких встреч. Тот самый Матвей Хренков, который еще вчера чувствовал себя хозяином на деревенской улице, сегодня, завидев Барсука издали, сворачивал в первый попавшийся проулок. Все чаще он ловил себя на мысли, что зря связался с этим Гундобиным. А тот как будто специально преследовал его — появлялся там, где сроду не бывал: на конюшне, в мастерских, в сельпо, и всюду тянул к нему свою жесткую и гладкую, как струганная доска, руку, и покашливал, и скалился, а глаза его смотрели так, как будто он хотел сказать: «На тебе…»

Мало того — он стал приходить к Хренкову домой. Придет, посидит на своем чемодане. Потом достанет сверток, положит на стол и выйдет. А в свертке соленые огурцы, моченые яблоки и всякое такое, чего в любом доме хоть пруд пруди. Раз принес, другой… Матвей смолчал. А на третий не выдержал, взял сверток и засунул ему за пазуху. Тот ничего не сказал, только посмотрел, но посмотрел так, что иному бы стало не по себе. А утром Хренков увидел сверток на своем крыльце.

После этого случая Барсук больше в дом не заходил, но раз в неделю, а то и чаще, Матвей находил у себя на пороге все такой же сверток.

Сначала он их забирал, потому что все-таки добро и цену ему он знал. Но старался выследить, когда этот Барсук приходит. С вечера гасил свет и часами смотрел в окно из-за занавески, ночью просыпался и прислушивался, не хлопнет ли калитка, не скрипнет ли снег под ногой. Но все было тщетно. И тогда Хренков понял, что человеку с барсуком в прятки играть не под силу, и стал спихивать свертки в сугроб. Но на их месте появлялись новые и новые. Были и банки с грибами, и варенье, и даже пироги…

По деревне поползли разные слухи, и мы поняли, что дело это серьезное, потому что знали Хренкова и теперь уже узнали кое-что про этого Гундобина. А тут еще Филя возьми да и скажи Хренкову, когда тот зашел в сельпо:

— Что, Матюша, снабженец твой выходной сегодня?..

И тут же прикусил язык, потому что увидел лицо Матвея. И понял, что сослужил этому Гундобину нехорошую службу.

В этот же день Хренков поймал Барсука у проселка, когда тот сошел с попутки. Никто не знает, специально он его караулил или случайно там оказался под вечер. Скорей всего случайно, потому что вряд ли иначе Барсук оказался бы в эту пору именно на этом самом месте. На то он и барсук.

Не долго думая, Хренков взял его за грудки.

— Что же ты, сука, делаешь?

А тот и не сопротивлялся. Казалось — он и не видит Хренкова. Казалось — он и не здесь вовсе, а у Хренкова в руках только телогрейка, кепка и резиновые сапоги.

— Что же ты, сука, делаешь? — уже не так запальчиво повторил Хренков. — К тебе как к человеку, а ты, барсучья душа, огурцы таскаешь…

— У меня больше ничего нет, — сказал Гундобин.

— Да не нужны мне твои свертки, — сказал Хренков и понял, что говорит не то.

— У меня нет денег, — сказал Гундобин.

— Да не нужны мне твои деньги, — крикнул в сердцах Хренков. — Христом богом прошу, не ходи ты больше ко мне, не носи. Не люблю я этого. И что это тебе в башку втемяшилось носить… Мне ничего не надо: ни гостинцев, ни денег.

— Того, чего тебе надо, у меня нет, — сказал Гундобин. — Бери то, что есть, не мотай душу.

— Ах, вот ты как, — вскипел Хренков и еще крепче взял его за грудки.

— Пропадите вы пропадом, — тихо сказал Гундобин куда-то в сторону, — измучили вы меня. Не могу так больше, отпусти…

Руки у Хренкова разжались сами собой. Гундобин одернул телогрейку и пошел своей дорогой, втянув голову в плечи, маленький, несуразный и как будто даже хромой. А Хренков как стоял, так и остался стоять у обочины. Он смотрел вслед уходящему Гундобину и думал, что того больше нет, и не знал, хорошо это или плохо.

И действительно, никто и никогда больше его не видел. Никто не знал, когда и куда он делся со всем своим семейством. Только через три дня кто-то заметил, что двери и окна его домика заколочены крест-накрест. Правда, Филя клянется, что когда он ездил ночью за самогоном в Красновидово, то видел на дороге каких-то людей. Они сидели на чемоданах, и снег засыпал их так, что трудно было понять, люди это или кусты. Но только веры ему нет, потому что к тому времени он и без самогона был уже хорош.

И все-таки этот Гундобин напомнил о себе еще раз. Как-то, в конце зимы, Матвей Хренков получил перевод: двадцать рублей пятьдесят четыре копейки. Ни обратного адреса, ни имени отправителя разобрать было невозможно. Похоже, что человек нарочно хотел остаться неизвестным.

НОВОСЕЛ (Повесть)

Жил в Синюхино человек по прозванию Гуляй. Личность известная во всем районе. И в Красновидово он жил, и в Стожках, и в Калинниках… А что ему: семьей не обзавелся, хотя уже сороковник разменял, а когда у человека нет семьи, он что сухое полено — куда ни приставь, там и будет стоять. И сколько бы ни простояло — корней не пустит. Бери его и переставляй в другое место.