— Ах, нет… Шалишь… — повернувшись к Якушеву, залебезил Хальников. — Девятьсот пятый год был, да весь вышел. Правительство наше теперь куда как поумнело, да и среди нашего брата либеральствующих дураков меньше стало. Научила революция буржуазию… В царя вцепились, как клещи, не оторвешь.
— И то правильно, — согласился Якушев. — Подняли кнут повыше, и дело, понимаете, лучше пошло. Вот вы говорите, — обратился он к Петчеру, — что в Англии пути какие-то нашли к рабочим, А мне кажется, нам их и искать нечего. Вот они… пути! — взмахнув кнутом, проговорил он с угрозой. — Для русского человека, понимаете ли, кнут прежде всего, а потом уж остальное.
— Вы правы, Илья Ильич, — снова залебезил Хальников. — Кнут это, как водится, в первую очередь. А затем, знаете, конфетку. Конфеточку послаще, кому следует. Вот я, например, — сжимая кулак, захихикал Хальников, — благодаря меньшевикам всех людей к рукам прибрал. Народец это, я вам скажу, — как раз то, что нужно. Среди рабочих они, как рыба в воде. Ну, а я, конечно, среди них, как щука. Что захочу, то они и делают. И умело делают, канальи! Недавно большевики вздумали забастовку организовать. Меньшевики вначале вроде тоже с ними, а потом тайком ко мне. «Как быть?» — спрашивают. Ну, я им, знаете, руку пожал. Спасибо, мол, друзья. — Хальников хлопнул ладонями о колени и тихо засмеялся. — Так им, знаете, и сказал: спасибо, мол, вам, друзья. Вижу, на общую пользу стараетесь. Разве я могу это забыть? Никогда. Ну, а потом наговорил им еще всякой всячины. Сказал даже, что я и сам не прочь бы пойти рабочим навстречу, только чтобы мирно, без всяких забастовок. И что вы думаете? Уговорили! Теперь про забастовку на заводе и помину нет. Так-то, Илья Ильич, эти дела делать надо.
Слушая Хальникова, англичанин убеждался, что в лице этого пройдохи он имеет серьезного противника. Поэтому он решил попытаться сначала расположить его в свою пользу, а затем уже выведать все, что касается покупки Ургинского урочища.
— А не думаете ли вы, господин Хальников, — наклоняясь в его сторону, спросил Петчер, — что пришла пора и нам объединиться в союз и крепко подпереть им существующий в России режим, а затем построить около этой главной опоры ряд других подпорок в виде союза деревенской буржуазии, союза монархистов да и думы, пожалуй.
— Что же, это неплохо. Я такое мнение разделяю вполне, — поспешно согласился Хальников, — Вы хотите вот покупать урочище, — закидывая удочку, продолжал между тем Петчер, — а может быть, при объединении нашем в союз это было бы не дозволено?
— Ну, нет! Тут уж вы меня увольте, — с улыбочкой, но совершенно твердо заявил Хальников. — В свои дела я никакого вмешательства не потерплю. В союз согласен. Пожалуйста. Но это только для политики. А дела я буду решать, как хочу, сам.
— А все-таки о новом заводе следовало бы подумать, — глубокомысленно заявил Якушев. — Так и знайте, наживете вы себе и нам хлопот. Ведь завод — это шум, гам, копоть, неприятности. И потом, подумайте еще, какое вы место для охоты загадить хотите. Просто уму непостижимо. Черт вас знает, чего вы беситесь! — вдруг начиная сердиться, возмутился помещик. — Скоро весь Урал загадите. Шагнуть негде будет: заводы, куренные печи, трубы. Рубят, жгут, коптят. Жили бы да жили без лишнего шума. Так нет — пыхтят, понимаете, лезут и себе же делают хуже. Рабочий-то, которого вы день и ночь плодите, говорят, нашим могильщиком будет. Вот куда вы нас толкаете, — поднимаясь с кресла, уже совсем сердито закончил Якушев.
Далекий от всяких дел, он, действительно, не понимал, для чего нужно строительство этого завода.
Обдумывая дальнейший разговор, Петчер с интересом наблюдал, как ни с того, ни с сего рассердился помещик и теперь, словно капризный ребенок, надувшись, ходил из угла в угол, посасывая леденец. А поведение заводчика его просто изумляло.
Хальников слушал Якушева с таким напряжением, что, казалось, боялся пропустить даже малейший звук. Но стоило Якушеву подняться с кресла и пройти к двери, как Хальников немедленно преобразился. Выражение его лица, только что настороженного и внимательного, стало презрительным.
— Безмозглый дурак, — услышал Петчер тихий шепот Хальникова, — скотина…
Однако, когда Якушев повернулся и пошел обратно, заводчик снова слащаво заулыбался и стал в такт шагам помещика покачивать головой. Когда же Якушев снова удалялся, он тихо награждал его самыми отборными эпитетами.
— Дубина стоеросовая, — с презрением шептал он чуть слышно. — Козел вонючий. Учить еще, паршивый мот, берется. Поди, без тебя не знают, что делать? Охота ему нужна! Барин трехкопеечный…
Напротив открылась дверь. С опаской озираясь на Хальникова, камердинер подошел к хозяину и начал что-то шептать ему на ухо. Выслушав слугу, Якушев неожиданно круто повернулся и объявил торжественно:
— Вас, господин Хальников, просят выйти в соседнюю комнату. Срочная эстафета. Ишь, ведь дела-то как повертываются, понимаете, — проводив глазами Хальникова, сказал он. — И хитрость не помогла. К япошке тоже подбираются могильщики-то. Вот как!..