Чужаки

— Ну, я так не играю, Олежка. Или ты сейчас встаешь, или дождешься и получишь по попе.

— Фигушки, — дурашливо сказал Олежка.

— Ах, так, — я повернулся и как бы стал расстегивать ремень.

Олежка вдруг соскочил ловко, оседлал меня, обхватив за шею, и заливисто рассмеялся.

— Ты — моя коняшка, повези меня!

Я выскочил со своим «всадником» из купе и, подражая коню, пробежался с ним до туалета.

Потом мы сидели и пили теплый чай. Олежка, подмигнув мне, уминал уже четвертую конфету.

— Эй, ты, обжора, хватит, — шепнул я ему.

— Пускай ест, — сказала мне женщина и достала из сумки два больших желтых яблока.

— Зпазибо, — поблагодарил Олежка, ухватив сразу два яблока.

— Кушай на здоровье, дитятко мое, — со слезой в голосе ответила она.

После завтрака наша попутчица стала собираться. Скоро была ее станция. Мы тепло с ней расстались. Она подхватила Олежку и поцеловала смущенного малыша. Поезд дернулся, и женщина осталась на перроне, помахивая нам рукой, женщина с чудесным, но истерзанным сердцем, а рядом с ней стоял курсант — ее внук.

Судьба, будь справедлива и подари ей радость встречи с сыном!

...К обеду мы с Олежкой были в детском доме. Оформив документы, я двинулся к выходу, попрощавшись с ним.

— Папа! — резанул меня по сердцу детский крик.

Олежка подбежал ко мне и схватил за ногу. Глаза его были полны слез. Я присел, взял его за худенькие плечи, прижал к себе, пытаясь успокоить.

— Ну, что ты, малышок, я еще к тебе приеду.

Прибежали приглашенные директором воспитатели, усадили его на диван и стали заигрывать с ним.

— Уходите быстро, — шепнула мне директор.

Я рванулся к двери, а вслед вновь услышал:

— Папа, не уходи!

Я шел по коридору, и в моих ушах звучал голос Олежки. От этого крика больно щемило сердце. Я не помню, как выскочил из детдома. Идя по улице, я долго не мог успокоиться: я испытывал смешанное чувство вины и печали за всеми забытого на свете мальчишку.

ШРАМ НА ДУШЕ

Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Розыск

Капитан прицелился и припечатал газетой муху, сидевшую на стене.

— Тринадцатая, — сказал он, смахивая ее.

На пульте дежурной части райотдела, требовательно зазвонил телефон. Дежурный по отделу капитан снял трубку. Тревожный голос патрульного сообщил о драке у гостиницы. Дрались торгаши-армяне с местными, которые сегодня днем учинили погром на «зеленом рынке», требуя гнать всех армян из города. Выслушав патрульного, капитан вызвал дежурную машину в гостиницу и сделал запись в книге дежурств. Поправив пятерней копну седых волос, он снова взял газету и прихлопнул ей еще одну муху, бившуюся о стекло зарешеченного окна.

— Кончай, беспредел, Василич, ты их приговариваешь без суда и следствия, — усмехнувшись, сказал появившийся в дверях «дежурки» сержант Рахим.

Пожилой капитан не любил этого ехидного, пустословного парня. Выругавшись про себя, он нажал на кнопку, открывая дверь «дежурки». Сержант вошел и протянул ему листок бумаги.

— Попридержал бы ты язык, сержант, — твердо проговорил Василич и вырвал листок из рук опешившего сержанта. Бросив быстрый взгляд на бумагу, он сообразил, что это постановление о помещении в приемник-распределитель для несовершеннолетних сроком на тридцать суток задержанного Алексея Шороха.

— Кто подписал? — мрачно спросил дежурный, покручивая казацкие усы.

— Не видишь, что ли? — обиженно произнес Рахим. — Подпись Горелова же.

Василич сел за стол и записал в книгу распоряжение заместителя начальника отдела. В открытую дверь вошел старшина:

— Оружие сдать можно, товарищ капитан?

— Сейчас, Телечев.

Старшина подошел к столу и стал вынимать из магазина патроны. Они рассыпались по столу.

— Ну тогда веди его из камеры, — приказал капитан Рахиму.

Сержант повернулся и пошел в подвал. Дойдя до запертой решетчатой двери, он прокричал:

— Эй, вы! Что там, уснули, что ли?! Рудаков, Эдик! — позвал он дежурного. Увидев появившегося из комнаты дежурных Рудакова, сказал с раздражением:

— Че ушами хлопаешь, открывай живее.

Старший сержант вставил ключ в замок и пробурчал недовольно:

— Что за черт: нет тебе ни пожрать, ни поспать! Ходят тут... Чего надо-то?

— Открывай, да побыстрее, чифирист несчастный. Приведи сюда этого крысенка Шороха!

Гориллообразный милиционер взял большую связку ключей и, найдя нужный ключ, спросил:

— Что, насовсем его?

Рахим, отхлебнув из кружки Эдика чифир, проговорил:

— Да, насовсем, насовсем... Будешь жить спокойно.

— Да уж, с этим каратистом не соскучишься...

— Кончай пузыри пускать, меня машина ждет. Шевелись, — подтолкнул Рахим дежурного.

Буркнув что-то себе под нос, Эдик взял узел с одеждой и пошел за Шорохом по затхлому коридору с изъеденными плесенью и потрескавшимися в нескольких местах стенами. Штукатурка кое-где обваливалась из-за постоянной сырости. Царивший здесь полумрак нагонял тоску и уныние. Старшина открыл очередную решетку и, распахнув находившуюся за нею металлическую дверь, пошел вдоль камер. Затем, щелкнув замком, толкнул дверь одной из них. В полумраке, обхватив руками колени и уткнувшись в них лицом, сидел голый подросток. Когда дверь открылась, он с ненавистью посмотрел на вошедшего.