Чужестранец

— Это бабка Горислава. Она у Бредовичей в роду большуха, как муж у нее умер. Отец говорит, что смолоду и дед Рейо, и Кулан-староста за ней ухлестывали, только она за Некраса Бредовича вышла, с ней он большаком стал, — а неприметный вроде мужичок был. И род с ней в уважаемые выбился.

— Хватит, — серьезно произнес Кулан, когда хохот наконец угас. — Все вы знаете, люди добрые, зачем мы здесь собрались. — Говорил он чисто, сразу видно, на родном языке. Выходит, вольком он был только по облику да имени, чудом прошедшему сквозь столетия. — На случай, если запамятовал кто, повторюсь ненадолго. Отпустили Суолайнены из рода Антеро, сына Йормы, сына Тойво. На вольные выселки отпустили. У общины позволения не спросили. Он и ушел. Четвертый день кончается, как ушел. Верно говорю, Рейо?

— Правду молвишь, Кулан Мабидун, — четко отвечал дед. — Только…

— Погоди, я еще не все сказал, — взял опять слово Мабидун. — На общинное поле Антеро, как полагается, отработал, ушел после, потому с этой стороны все по правде.

— А на пажити? — спросил кто-то справа. — На пажити что?

— Нешто не ведаешь, Негляд Славич, — поворотился староста, и серебряные обереги на пояске мелодично звякнули. — Антеро весь травень-месяц общинное стадо на островины водил. Кто еще из наших пастухов коров так обиходил, а? Бабы после нарадоваться не могли.

— Колдун потому что, — прошипела женщина слева. — С лешаком якшается да с болотником!

— Все бы так якшались, не беднее меня ходили бы, — оборвал завистника Кулан. Видно, действительно богат был да крут.

— А травы болотные, за которыми купчины из самой Кресальной страны приезжают да золотом сыплют? Норма и Антеро и собирают! На что тын городим? — Это от западной стены выступил седой мужик в синетной рубахе.

— Ну, не токмо они…

— На что нам тын… — понеслись крики.

— Ну да, не токмо! — не сдавался мужик, и седина его благородно блестела в свете розоватых уже лучей, смотревших в окошко позади него. — Еще я с внуками — Ярри Сало, ежели не знает кто, — обратился он специально к Мирко, — да Златко Нежатич с сыном. Только супротив Суолайненов все мы дети малые. Все я сказал, — закончил сердитый Ярри.

— Хватит крика, — оборвал всех Кулан. — Бороды поотрастили, а блажите, ровно олухи. Теперь вот и до сути дошли.

Мирко заметил, как сжались пальцы отчима Хилки, как зажглись глаза у Нежданы, как отхлынула кровь от лица у самой Хилки. «Да, — призадумался парень. Пока обсуждали труды Антеро, он слушал с любопытством, но и только. То, что Антеро не был праздным человеком, это было понятно с самого начала их встречи. — Тут дело-то похлеще, чем Ахти представил. Ну, ему за любовью не видно. Права была Кюлликки: дома у Саволяйненов причина кроется. Придется ровно по болоту без тропы ступать. Слегу бы кто дал, что ли!»

— Вот она и суть, — невозмутимо и с прежним достоинством продолжал Мабидун-кузнец. — Как ушел Антеро — все по правде. Через день же Хилка, дочь Ристо, руки на себя наложить удумала. Поступок скверный, только вот на кого та скверна ляжет, о том мы и должны рассудить, — говорил староста.

Все затихли.

— Правда о чем говорит: ежели был у молодца с девицей сговор про свадьбу и родители о том ведают, свадьбе быть. Тем более если девица дитя под сердцем носит. Так? — На этот раз Кулан обращался уже не к Рейо, да и не к большакам, а к двоим, сидящим справа от него.

Один был бородатый, с длинными седыми волосами, схваченными налобной повязкой и в долгой рубахе со слабым поясом, к которому были привешены обереги. Вышивка на рубахе была проста, но выразительна: по подолу шел солнечный круг, а по вороту да рукавам — громовые знаки. Лицо у старика было благородное, чистое, а желтые, как спелая рожь, глаза светились умом и — что стало нечастым — верой.

Другой был тоже немолод и тоже беловолос, но не сед. До старости лет удалось ему сохранить сильные, густые волосы. «Вот, видать, колдовская сила!» — изумился Мирко. Колдун был одет в красную рубаху, отделанную полосками белой и черной тесьмы, и штаны, снизу отороченные мехом. На стальном поясе из пластин были изображены священные знаки, звери и птицы. На ногах были диковинные кожаные башмаки с загнутыми носами и онучи, переплетенные ремнями. Мирко присмотрел, нет ли на ремне того самого знака, что и на бусине. Но нет, не было. Грозен был колдун, но не сердит. Рубаха на вороте была сколота фибулой с громовым знаком. «Вот кто решающее слово скажет», — подумалось Мирко про обоих.

— Так, — отвечал кудесник. — Ежели девица сама согласна замуж идти.

— Так, — усмехнулся в бороду колдун, — ежели девица от того понесла, с кем сговаривалась. Хватит, Кулан, воду в ступе толочь. Девица вот сидит. Да взрослая, сама за себя ответит, коли надобно. Но я вижу, тут родовичи ей молвить не дадут. Ты не сердись, Кулан Мабидун, сын Коннахта, — смягчился колдун. — Все ты по правде делаешь, только половина, кто здесь сидит, уж измаялись. Так что сказывай, при чем тут Антеро, сын Йормы, а при чем Хилка, дочь Ристо. И при чем сам Ристо, сын Унтамо.