Чужестранка

К сожалению, это приходилось повторять каждый час. Перед заходом солнца комната напоминала болото: повсюду на полу стояли лужи талой воды, валялись скомканные мокрые простыни, а в углу над жаровней подымался густой пар. Мы с братом Полидором взмокли от пота и мерзли от постоянного соприкосновения с ледяной водой, изнемогая от усталости, несмотря на действенную и постоянную помощь Ансельма и братьев-прислужников. Жаропонижающие вроде цветков рудбекии, золотой печати, кошачьей мяты и иссопа не оказывали действия. Настой ивовой коры не удавалось ввести в достаточных количествах.

В один из моментов просветления, которые делались все более редкими, Джейми попросил, чтобы я дала ему умереть спокойно. Я только повторила слова, которые вырвались у меня прошедшей ночью: «Черта с два!» — и продолжала делать свое дело.

Едва солнце село, в коридоре послышался шум шагов. Дверь отворилась, и вошел дядя Джейми, настоятель аббатства, в сопровождении отца Ансельма и еще троих монахов, один из которых нес небольшой кедровый ларец. Настоятель подошел ко мне, благословил и взял мою руку в свои.

— Мы пришли совершить соборование, — сказал он тихим и очень добрым голосом. — Не пугайтесь, прошу вас.

Он двинулся к кровати, а я в недоумении посмотрела на брата Ансельма.

— Таинство последнего причастия, — пояснил он, близко наклонившись ко мне, чтобы не беспокоить и не отвлекать собравшихся у постели монахов. — Последнее помазание.

— Последнее помазание! Но это же для тех, кто вот-вот умрет!

— Ш-ш-ш. — Он отвел меня подальше от кровати. — Более точно это можно было бы назвать елеепомазанием болящего, но в действительности оно и вправду применяется в тех случаях, когда есть опасность смерти.

Тем временем монахи повернули Джейми на спину и уложили с большой осторожностью так, чтобы не причинять сильную боль израненным плечам.

— Цель у этого таинства двойная, — продолжал Ансельм нашептывать мне в ухо, пока шли приготовления. — Первое — это моление об исцелении страждущего, если того пожелает Господь. Ведь елей, то есть освященное масло, есть символ жизни и здоровья.

— А что же второе? — спросила я, заранее зная ответ.

— Если нет воли Господа на то, чтобы человек остался жить, то ему дается отпущение грехов, и мы поручаем его Богу, дабы душа отошла в мире.

С этими словами Ансельм, заметив, что я собираюсь выразить протест, предостерегающе положил мне на рукав свою ладонь.

Приготовления закончились. Джейми лежал на спине, целомудренно укрытый простыней до пояса; в головах и в ногах горело по две свечи, что самым неприятным образом напомнило мне о гробе. Настоятель Александр уселся возле кровати; рядом с ним монах держал поднос с закрытым потиром — чашей со Святыми Дарами, а также двумя серебряными бутылочками — с елеем и святой водой. На предплечьях монаха перекинуто было белое полотенце.

«Точь-в-точь стюард, подающий вино», — сердито подумала я: вся эта процедура действовала мне на нервы.

Молитвы произносили нараспев по-латыни; негромкое антифонное пение[67] успокаивало, хоть я и не понимала слов. Ансельм шепотом переводил мне некоторые части службы, другие казались сами собой понятными. Но вот настоятель жестом подозвал Полидора, тот выступил вперед и поднес к носу Джейми какой-то пузырек, который, должно быть, содержал нашатырный спирт или другое возбуждающее, потому что Джейми дернулся и отвернул голову, не открывая глаз.

— Зачем они будят его? — спросила я.

— Если это еще возможно, желательно, чтобы больной находился в сознании и покаялся в совершенных грехах. К тому же это дает возможность принять Святое причастие, которое поднесет ему настоятель.

Настоятель осторожно прикоснулся к щеке Джейми и повернул его голову, чтобы тот снова понюхал соль. С латыни Александр перешел на родной язык шотландцев и заговорил очень ласково:

— Джейми! Джейми, мой родной! Это Алекс, милый ты мой. Я здесь, с тобой. Ты должен ненадолго очнуться, совсем ненадолго. Я дам тебе отпущение грехов и причащу тебя. Сделай маленький глоточек, чтобы ты мог отвечать, когда нужно.

Брат Полидор поднес чашку к губам Джейми и начал по капле вливать воду в пересохший рот. Глаза у Джейми были открыты — лихорадочно блестящие, но вполне разумные.

Аббат начал задавать вопросы по-английски, но так тихо, что я еле разбирала слова: «Отрекаешься ли ты от сатаны и всех деяний его? Веруешь ли в Воскресение Господа нашего Иисуса Христа?» — и так далее. Джейми на все вопросы отвечал утвердительно хриплым шепотом.

Когда таинство было окончено, Джейми откинулся на спину и закрыл глаза. Ребра его резко выступали под кожей; он ужасно исхудал за время болезни и особенно лихорадки. Настоятель, поочередно обращаясь к бутылочкам с елеем и святой водой, наносил знаки креста на тело, включая лоб, губы, нос, уши и веки. Он нанес елеем знаки креста во впадине под сердцем, на обеих ладонях и на сводах стоп. Раненую правую руку после помазания поднял с особой бережностью и положил Джейми на грудь.

Причащение совершилось быстро и необыкновенно бережно: одно легкое прикосновение большого пальца настоятеля.