Чужестранка. Книга 2. Битва за любовь

— Подождите минутку. — Я положила руку ей на плечо, разобрав, что с детским голоском смешивается столь знакомый мне взрослый.

— Да ты не волнуйся, паренек, — говорил Джейми. — Научишься. Ведь это довольно трудно, если твой петушок не высовывается дальше застежки.

Я вытянула шею и увидела, что Джейми сидит на чурбане для рубки дров, занятый беседой со своим тезкой, который ведет неравную борьбу со складками своего платья.

— Что это ты делаешь с ребенком? — спросила я.

— Учу юного Джеймса сложному искусству писать так, чтобы не попасть себе же на ноги, — объяснил он. — Уж это-то по крайней мере дядя может сделать для цлемянника.

Я подняла одну бровь.

— Говорить-то легко. Дядя мог бы наглядно показать племяннику, как это делается.

— Ну, у нас уже было несколько практических уроков, но в последний раз вышла небольшая неприятность. — Они с племянником обменялись взаимно обвиняющими взглядами. — Нечего на меня смотреть, это была твоя ошибка. Я же говорил тебе, что надо стоять спокойно.

— Гм, — сухо произнесла Дженни и строго поглядела на сына, а потом точно так же на брата.

Джейми-младший в ответ задрал подол себе на голову, но старший, ничуть не растерявшись, весело улыбнулся, встал и отряхнул с себя мусор. Опустил руку на закутанную подолом головенку племянника и повернул мальчугана к дому.

— «Всему приходит свой черед, — процитировал он, — и всякой вещи свое место под солнцем». Сначала мы работаем, маленький Джеймс, потом умываемся, а потом — слава Богу! — наступает время ужинать.

Разделавшись с наиболее неотложными делами, Джейми на следующий день выбрал время показать мне дом. Построенный в 1702 году, он для своего времени находился на уровне новейших достижений, был оборудован изразцовыми печами для обогрева комнат, а в кухне — большой кирпичной духовой плитой, так что хлеб не приходилось печь прямо в золе очага. Стены коридора в нижнем этаже, лестница и гостиная были увешаны картинами. Были среди них пасторальные ландшафты, были изображения животных, но больше всего портретов.

Я задержалась возле портрета Дженни в ранней юности. Она сидела на каменной ограде сада на фоне виноградной лозы с красными листьями. Прямо перед ней на той же ограде рядком расположились птицы: воробьи, дрозд, жаворонок и даже фазан; все эти пернатые теснили друг друга, стараясь подобраться поближе к своей смеющейся хозяйке. Это было совершенно непохоже на строгие позы на других портретах, с которых предки таращились с таким видом, словно тугие воротники не давали им вздохнуть.

— Это написала моя мать, — сказал Джейми, заметив мой интерес. — На лестнице висят еще несколько, написанных ею, их немного, а здесь всего только два. Этот она любила больше всего. — Большой огрубевший палец осторожно коснулся холста и провел линию по краснолистной лозе. — На ограде сидят ручные птицы Дженни. Время от времени кто-нибудь находил птичку с перебитой ногой или сломанным крылом и непременно приносил Дженни, а она лечила их и кормила из собственных рук. Вот этот напоминает мне Айена. — Палец уткнулся в изображение фазана, который, распустив крылья, чтобы сохранить равновесие, с обожанием смотрел на хозяйку темными глазками.

— Джейми, ты просто бессовестный! — Я засмеялась. — А твой портрет есть?

— О да. — Он отвел меня к противоположной стене, где рядом с окном висела картина.

С картины важно и серьезно глядели два маленьких мальчика, оба рыжеволосые, оба в тартанах. Возле них сидела огромная охотничья собака — должно быть, Найрн, дедушка Брана, а мальчики — Джейми и его старший брат Уилли, в одиннадцать лет умерший от оспы. Джейми в то время, когда был написан портрет, было, вероятно, года два; он стоял между коленями брата, положив руку собаке на голову.

Джейми рассказал мне об Уилли по пути из Леоха, когда мы с ним однажды ночью сидели у костра в уединенной лощине. Я вспомнила маленькую змейку, вырезанную из вишневого дерева.

Джейми вынул ее из своего споррана и показал мне.

— Уилли подарил мне это на день рождения, когда мне исполнилось пять лет, — сказал он и с нежностью провел пальцем по деревянным изгибам.

Змейка была маленькая и смешная, тельце изящно извито, головка повернута таким образом, словно змейка смотрит через плечо — воображаемое, потому что у змей, как известно, плеч не имеется. Джейми дал мне змейку подержать, я повернула ее.

— А что это здесь внизу написано? «С-о-н-и». Сони?

— Это я. — Джейми, отчего-то смутившись, опустил голову. — Ласкательное от моего второго имени Александр. Уилли называл меня так.

Лица на портрете были очень похожи; у всех детей Фрэзеров такой вот прямой взгляд, который заставляет вас принимать их в соответствии с тем, как они сами себя рекомендуют. На портрете у Джейми щеки по-детски округлые и носик тоже по-детски курносый, но в телосложении брата уже видны черты будущего мужчины, которым не суждено было до конца воплотиться.

— Ты очень его любил? — тихонько спросила я.

Джейми кивнул, задумчиво глядя на огонь в камине.