Чужеземец

— Я предлагаю надеяться на Господа, — вздохнул священник. — Уж наверное Он не меньше нас с вами беспокоится о душах тех людей… и наверняка Его Промысел охватывает и Неотерру. В конце концов, если там сейчас действительно нужны миссионеры — Господь сделает так, чтобы они там появились… И вот если в том мире появятся христианские общины, нуждающиеся в окормлении — тут-то и возникнет новый фактор и обстоятельства могут перемениться. Я верю, что если там каким-то чудом возникнут христиане, возникнут хотя бы зачатки церковного вероучения, то Церковь не бросит братьев… Но пока что это разговор о пустом мешке… да и мы с вами, Алан, тут ничего не может сделать. Кроме, разумеется, горячей молитвы…

Алан пошевелился, устраиваясь поудобнее. Теперь, когда безумная боль присмирела, притворилась ручной и некусачей, хуже всего оказалось безделье. Лежать и вспоминать… ну и молиться — ничего другого не оставалось. Книгу бы почитать, но какие тут у старухи могут быть книги… Умнейшая, судя по всему, тётка, но такая же неграмотная, как и всё простонародье.

Гармай, конечно, то и дело забегал — еды притащить, повязки поправить, горшок вынести, словом перекинуться. Но всё это очень эпизодически — тётушка Саумари взяла мальчика в оборот и загрузила по хозяйству от души. Тот, впрочем, и не думал возражать — ворчливая и язвительная старуха неожиданно пришлась ему по сердцу. К тому же и впрямь хозяйство её оказалось запущенным и нуждалось в обстоятельной мужской руке.

Ведьма заглядывала к нему по вечерам — осмотреть раны, поменять повязки, поить отварами горьких и пряных трав. Нельзя сказать, чтобы она была слишком разговорчива, но мало-помалу контакт налаживался.

А вчера, когда к ней явилась клиентка, тётушка Саумари зачем-то повела бедную женщину в комнатку, соседнюю с каморкой Алана. Их разделяла лишь тростниковая циновка, играющая роль стены. Слышно было каждое слово.

История несчастной Таурмай оказалась печальна — впрочем, за год странствий по планете Алан таких историй наслушался изрядно. Увы, помочь тут никто бы не смог.

Разве что молитвой. На что надеялась старуха, уверенно утешая бедняжку? Неужели на колдовское искусство? В последнем Алан сомневался всё более и более. Ну хоть убей, не производила тётушка Саумари впечатление настоящей чародейки, обладающей паранормальными способностями, вызывающей демонов. Умна, иронична, артистична — это видно было и невооружённым глазом. Но что общего у неё и у «завмага» Ирмааладу? Или даже у мудрого волхва Сианиари, с которым они частенько спорили в Хагорбайе? Пускай тот, в отличие от «завмага», не делал ни малейшей попытки причинить Алану зло, а магические трюки демонстрировал разве что из любви к искусству — всё же было заметно, что разум его пленён, и порой в глазах старика проскальзывало отнюдь не человеческое выражение. Да тот и сам признавал — духи просятся «на прогулку», и добрый дедушка время от времени одалживает им своё тело. За соответствующие услуги…

Несдержанный на язык Гармай при старухе высказал свою версию — что именно и куда именно ей следовало бы наколдовать ростовщику. Получил от неё подзатыльник — вполне, по мнению Алана, заслуженный. При женщине таких слов говорить не стоило… да и вообще острить на эту тему. Пришлось вмешаться и отругать мальчишку. В конце концов, подросток есть подросток, и строгость по отношению к нему периодически полезна.

Сегодня после заката должна прийти Таурмай. Тогда и выяснится, каковы планы старухи. Если, конечно, она станет делиться со своим странным постояльцем.

Впрочем, когда Гармай принёс ему завтрак, то к лепёшкам и каше присовокупил светские новости. Рано утром к тётушке приходили какие-то мужики, притащили здоровенный мешок непонятно с чем и требовали расписку. Были напуганы перспективой превращения в жаб и быстро смылись. Что в мешке, он не знает, но постарается выведать, не связан ли сей мешок с делом вдовы Таурмай.

Алан с некоторым трудом перевернулся на другой бок. Тело отозвалось ноющей, но вполне терпимой болью. Возможно, боль казалась бы сильнее, если бы так не тянуло в сон. То ли старуха пичкает его снотворными, то ли такова естественная реакция организма, заживляющего раны…

А вот ночью спать не хотелось. Летали над ним вредные, зудящие мошки, отчего-то вдруг начал ныть зуб — и это при том, что за год до миссии он капитально занялся стоматологией, поставил куда только можно биокерамику. Болеть во рту было просто нечему — разве что это нервное…

Нервное он прогонял молитвой — благо, времени было достаточно. Повторил про себя полунощницу, вспомнил последование утрени… в шестопсалмии сбился и долго вспоминал 102-й псалом. Потом уже своими словами разговаривал со Христом — просил за старуху Саумари, чтобы удалось ей одолеть негодяя-ростовщика, притом без каких-либо бесовских средств, за светлого держателя Гойдан-ри, которого он так и не сумел убедить… а ведь умнейший дядька… и весьма, казалось, был близок к принятию Истины…