Чужеземец. Книга 2. Запах серы

Снег задерживал и его, и нас, но мой пони был выносливее. Кроме того, мы воспользовались тропинкой, которую проложил в снегу солдат. Мы постепенно нагоняли его, но я уже поняла, что этого недостаточно. Перед ним был небольшой подъем. Если я срежу, свернув направо, то поскачу быстрее по ровной земле и встречу его с другой стороны. Я дернула за поводья и наклонилась вперед, чтобы удержаться в седле. Пони поскользнулся на повороте, но устоял на ногах и рванул вперед.

Я его не совсем догнала, но сократила расстояние до десяти ярдов. Если бы путь был длиннее, я бы его догнала, но такой роскоши мне не досталось. Стены тюрьмы высились перед нами в какой-нибудь миле, и очень скоро нас оттуда увидят.

Я натянула поводья и спрыгнула на землю. Хотя пони и обучен, я не знала, что он сделает, если я буду стрелять, сидя в седле. Даже если он замрет, как статуя, моя цель вряд ли сделает то же самое. Я упала на одно колено и уперлась локтем в другое, положив пистолет поперек руки, как показывал мне Джейми.

— Упирайся сюда, целься туда, жми здесь, — говорил он. Так я и сделала.

К своему великому изумлению, я попала в лошадь. Пони занесло, он упал на колени и покатился в вихре снега. Моя рука онемела от отдачи. Я стояла, потирая ее, и смотрела на упавшего солдата.

Он был ранен. Он попытался подняться, но снова упал на снег. Его пони, истекая кровью, поковылял прочь. Поводья болтались.

Я приближалась к солдату и до последнего момента не понимала, что собираюсь сделать, знала только одно — оставлять его в живых нельзя. Мы были рядом с тюрьмой. Есть и другие патрули, которые ищут сбежавших узников, и очень скоро его непременно найдут. А если его найдут живым, он не только опишет нас — плакала наша история о заложнице! — но и сообщит, куда мы держим путь.

До побережья оставалось еще три мили, два часа пути по глубокому снегу. И надо найти судно, когда мы окажемся там. Я просто не могла подарить ему эту возможность рассказать о нас.

Когда я подошла, он приподнялся на локтях. Его глаза расширились от страха, потом он успокоился. Я женщина. Он не боялся меня.

Более опытный мужчина, может, и сообразил бы, что мой пол ничего не значит, но это был мальчишка. Не старше шестнадцати лет, подумала я, и меня затошнило. Прыщавые щеки еще не потеряли детскую округлость, хотя над верхней губой уже появился пушок будущих усов.

Он открыл рот, но только застонал от боли и прижал руку к боку. Я увидела, что кровь просочилась сквозь мундир и плащ. Внутренние повреждения — видно, лошадь прокатилась по нему.

Возможно, подумала я, он все равно умрет. Но на это нельзя полагаться.

Правую руку с кинжалом я спрятала под плащ. Положила левую ему на лоб. Именно так я прикасалась ко лбам сотен мужчин — успокаивая, обследуя, внушая уверенность в том, что ожидает их впереди. И все они смотрели на меня так же, как этот мальчик — с надеждой и доверием.

Я не могла перерезать ему горло. Я опустилась перед ним на колени и нежно повернула его голову в сторону. Техника быстрого умерщвления, которой учил меня Руперт, предполагала сопротивление. Только никакого сопротивления не было. Я наклонила его голову вперед и всадила кинжал в основание шеи.

Оставила его умирать на снегу и пошла назад, к остальным.

Оставив наш неуклюжий груз под одеялами, на скамье в трюме, мы с Муртагом встретились на палубе, вглядываясь в штормовое небо.

— Вроде ветер сильный и устойчивый, — с надеждой произнесла я, поднимая влажный палец.

Муртаг угрюмо изучал небо, нависшее черным брюхом над гаванью. Падавший снег таял в равнодушных волнах.

— Ага, верно. Можно надеяться на ровный переход. Если же нет, мы, скорее всего, прибудем на место с трупом на руках.

Через полчаса, когда нас начало швырять на волнах Северного моря, я поняла, что он имел в виду.

— Морская болезнь? — с недоверием переспросила я. — У шотландцев не бывает морской болезни!

— Значит, он рыжеволосый готтентот, — раздраженно огрызнулся Муртаг. — Все, что я знаю — он позеленел, как тухлая рыбина, и все время блюет. Может быть, ты все-таки спустишься вниз и поможешь мне удержать его, чтобы сломанные ребра не выскочили наружу?

— Проклятие! — сказала я Муртагу, когда мы стояли, опершись на поручни, во время короткой передышки — мы вышли из неуютного трюма, чтобы глотнуть свежего воздуха. — Если он знал, что страдает от морской болезни, то, почему, во имя всех святых, настоял на путешествии во Францию?!

Муртаг смотрел на меня немигающим взглядом василиска.

— Потому что он чертовски хорошо знает, что по суше мы с ним, таким, далеко не уйдем, а оставаться в Элдридже тоже не мог из опасения навлечь на Макранноха гнев англичан.

— Стало быть, он решил покончить с собой в море, — с горечью отозвалась я.

— Ага. Он решил, что таким образом просто покончит с собой и никого на тот свет не заберет. Понимаешь, это неэгоистично. Хотя, конечно, ничего приятного в этом тоже нет, — добавил Муртаг и спустился вниз по трапу, заслышав знакомые звуки из трюма.