Чужеземка

— Слышишь, Марта? — воскликнула она, приходя в себя. — «So alt und so dumm», — так он сказал. А я? Ах, что со мной стало! Может, думаю, я не понимаю по-немецки… Спрашиваю «Was, was? Comment?»[76] Что такое? Он продолжает писать. Я схватила его за рукав, тормошу, все обиды, все издевательства судьбы, все, к чему она меня приговорила, не знаю уж, за какие грехи, вдруг всплыли в памяти и жгут, жгут до живого мяса. «Как вы смеете, — кричу, — по какому праву?» Он отложил перо. Представляю, как я была смешна полуголая, старая, разъяренная ведьма… Он встал, смотрит на меня сверху вниз, глаза по-прежнему далекие и светятся каким-то отраженным светом, которого я не вижу. И вдруг он погладил меня по плечу и шепчет немножко по-польски, немножко по-немецки: «Ничего, ничего… Не сердиться так… Не гневаться… Nicht immer so grollen» Знаешь, в эту минуту… на мне словно треснула железная кора, и я почувствовала себя такой беспомощной, мягкой, ну точно тебе улитка без раковины. Дрожу всем телом — вот тронут меня, и нечем заслониться… нечем укрыть сердце. Ужасное чувство. Но, Марта, и счастливое! Такое чувство освобождения! Я чуть не расплакалась. Нет. Гордость не позволила. Ты знаешь мой любимый романс. Ведь именно это — «Ich grolle nicht» Шумана — я пела, когда мне бывало тяжело. Я скорее натягиваю блузку и говорю: «Чего вы ко мне пристали? Ich grolle nicht. Вы ведете себя как шарлатан». А он… Хоть бы он, Марта, поморщился или нахмурился! Нет. Сел себе снова за стол, смотрит на меня, — отцы иногда так смотрят на своих маленьких детей, — задумчиво, с удивлением, с жалостью. А потом говорит «Mehr Rune. Спокойно, спокойно. Und so eine wunderschone Nase haben wir».

Роза снова прервала свой рассказ. В комнате было совсем темно, но Марта услышала шорох и поняла, что мать роется в своей сумочке. Роза сунула дочери в руку небольшую карточку.

— Это моя фотография тех лет. Когда я была с Михалом. Ты ее видела. «Diese Nase. Diese wunderschone Nase…» Кто это в первый раз так сказал обо мне и при мне? Что с этих слов началось в моей жизни, мое самое лучшее и самое худшее, так и не осуществившееся? Марта, ты знаешь… Марта…

Роза всхлипнула и тоненько, нараспев, заплакала. Марта заметалась, протянула в темноте руки, прижала мать к себе.

— Мама, дорогая, знаю. Лучше бы уж ты кончила.

Но Роза высвободилась из объятий дочери.