Чужие

Пару дней назад у нас сломался автомат, а «этих чертей с ремонтом по нынешним временам фиг дождешься». Вот Рози и варит для всех фильтрованный, а мне неизменно сохраняет дозу, которой мне вечно не хватает. Сейчас принимаю ее внутрь, а сама иду по коридору.

Как я уже говорила, приткнуться мне особо некуда и для того, чтобы как следует отругать себя за утреннюю неосторожность, безбашенность и аморальность, приходится укрыться в туалете.

Мое приключение в коробке не просто не остыло во мне — кажется, разгорается только. Утихомирила бурю — разбудила вулкан. Ну, или, по крайней мере, зажгла аварийку.

— Ненормальная. Больная, — тихонько говорю самой себе в туалете. И взбудораженно улыбаюсь от того, как все холодеет внутри.

А потому что это — так, для протокола. Надо ж поругать, а то куда уж хуже. Неважно, что на деле я не думаю никуда бежать и добровольно закрываться в какой-нибудь подходящий диспансер, где таких, как я, лечат.

Самое интересное, что своей замечательной головой я все давно поняла, но эмоционально никакого ЧП не ощущаю. Наоборот — мне относительно спокойно.

К спокойствию этаким коронавирусным штришком добавляется еще один, составляя «плюс» — его щелчок, с каким он вернул меня к жизни, в которой, как теперь сама понимаю, я перестала было существовать и что-либо чувствовать.

«А возвращениьце-то» — думаю — «перманентно». Не соврал скайп — отражение мое мне и в зеркале нравится. Что ж, я не против, лишь бы не возвращаться в то дерьмо, в каком была еще сегодня утром, до него.

Вообще, теперь, когда вспышками припоминается наше с ним стихийное соединение, а за ним — такое же стихийное разъединение, образ его является мне преображенным.

А и ничего, подбадривает меня наша туалетная мозаика цвета «антрацит», играя под электрическим освещением разными сплавами хрусталя с металлом. Я же его больше не увижу — отчего не помечтать?..

И вот вместо взъерошенного, прокуренного, поддатого, помятого мужлана, матерщинника и женоненавистника, должно быть, с более, чем настораживающей историей болезни, в мой забывчивый мозг стучится некий неординарный мужчина-индивидуалист, импозантный и прекрасно сложенный (так ли? не разглядела), по-мужски немногословный, но решительный, спонтанный и… эм-м-м… потентный. Портрет сей выполнен в мужественном темно-сером, но кажется ярким именно в своей немногословной однотонности. Еще портрет сдержанно отмалчивается про его сверхспособности — да и какого черта? Кого не понесет, если партнерша в буквальном смысле предлагает себя для спаринга? Так что насчет свехспособностей — тут, как минимум, фифти-фифти.

Таким образом над диагнозом «больная и ненормальная» мой психологический настрой одерживает уверенную победу.

— Отвял Франк? — спрашивает Рози, когда, нагрезившись и «наругавшись» себя вдоволь, опять заглядываю к ней.

— Ненадолго, — пожимаю плечами я.

— Вредина, — спокойно замечает она. У нее насчет Франка собственное мнение.

Рози смотрит из окна на супер-удава Ку‘Дамм, змеящегося под нами сквозь джунгли из столичных флагшип-сторов, фешенебельных отелей и ресторанов, испещренных понизу бомжами и наркоманами.

Отреставрированную мемориальную церковь Гедехтнискирхе кайзера Вильгельма из-за сохраненных после Второй мировой войны разрушений зовут на берлинский манер «Дырявым Зубом». Вид Дырявого Зуба поодаль на фоне серого октябрьского неба побуждает Рози на неожиданное умозаключение:

— «Оксфорды» новые хочу. На платформе.

Я молча киваю, не спрашиваю, «а как это» — не слышу вообще, что она там хочет. Меня привлекает не Дырявый Зуб, а гексагон колокольни. Модерновый каземат постройки напоминает мне «мою» утреннюю коробку, по ногам начинает тянуть мнимым бетонным холодком, который норовит залезть под платье и даже под колготки. Колготки, как по команде, воскрешают в памяти все остальное.

Звонят с Гедехтнискирхе, и мы с Рози вздрагиваем на пару. Я — потому что мне через пятнадцать минут нужно быть в стройведомстве, она — потому что:

— Есть охота.

— Уже?

— Да. Пошли возьмем на вынос в Намасте.

— Некогда. Иди сама.

— Spielverderber. Обломщица, — недовольна Рози. — Ну, так от мороженого не откосишь. Заскакивай, сходим.

Отмороженного, думаю… да, не откосишь от него — где хочешь найдет.

***

Несмотря на погоду и время года, мы в ДольчеФреддо не одни такие потерпевшие.

— О-о-о, три-и ша-арика… — тянет Рози. — Катика, ты беременна?

— Нет вроде, — отгоняю довольно живое воспоминание о его способе предохраняться. — А что, только беременным три шарика можно? Захотелось.

— Хм-м. Тогда я себе тоже три возьму. Блин, худеть хотела.

— Тебе нельзя худеть — размер усохнет.

— Ра-аз-мер мой не у-усох-х-нет, — произносит Рози, растягивая слова.