Чужие

— Вы с ума сошли? — сказал Лиленд.

— Если придется убить людей, много людей, таких как Халбурги, Толк и всех свидетелей, которые сейчас в Неваде, за сохранение тайны придется, черт возьми, заплатить слишком высокую цену.

Лиленд Фалкерк пришел в ярость:

— Вы забыли о том, что́ здесь поставлено на карту! Господи боже, старина, мы теперь не просто пытаемся не допустить распространения этой информации. Теперь это почти не имеет значения. Мы теперь пытаемся защитить от уничтожения наш биологический вид. Если мы сделаем официальное заявление, а потом решим применить насилие, чтобы не допустить распространения заразы, каждый треклятый политик и прекраснодушный идиот будет предвосхищать наши действия, вмешиваться, и мы проиграем эту войну. Вы даже моргнуть не успеете!

— Мне кажется, здешние события доказали, что опасность не так уж велика, — сказал Полничев. — Я, конечно, велел людям, охраняющим Халбургов, быть настороже, но не считаю, что Халбурги опасны. Эта малютка Эмми просто лапочка и никакая не вырожденка, конечно. Я не знаю, как Кронин получил свои способности, как передал их девочке, но я почти готов поклясться своей жизнью, что других способностей у нее нет. Ни у кого из них нет других способностей. Если бы вы могли встретиться с Эмми и понаблюдать за ней, полковник! Чудесный ребенок. Все указывает на то, что мы должны видеть в происходящем величайшее событие в истории человечества.

— Конечно, — холодно сказал Лиленд, — враг хочет, чтобы именно в это мы и верили. Если нас можно убедить, что приспособленчество и капитуляция — это великая благодать, нас победят без всякого сражения.

— Но, полковник, если Кронин, Корвейсис, Толк и Эмми инфицированы, если они больше не люди — или, по крайней мере, не похожи на вас и на меня, — они не стали бы рекламировать себя чудесными исцелениями и сеансами телекинеза. Они держали бы свои чудесные способности в тайне, чтобы распространять заразу, не давая себя обнаружить.

Лиленда этот аргумент не тронул.

— Мы не знаем точно, как действует эта штука. Может быть, зараженный сдается населившим его паразитам, становится их рабом. Что касается вашего последнего соображения, то, может быть, между хозяином и паразитом устанавливаются хорошие отношения и они защищают друг друга или хозяин даже не знает о паразите. Вот вам и объяснение, почему девочка Халбург и другие не понимают, откуда у них взялись эти способности. Но в любом случае зараженного, строго говоря, нельзя больше считать человеком. Думаю, Полничев, ему больше нельзя доверять. Ни на секунду. А теперь, бога ради, я вас прошу изолировать всю семью Толка. Немедленно!

— Я уже сказал вам, полковник: вокруг дома Толка — толпа журналистов. Если я войду туда с агентами и арестую Толка перед десятком репортеров, нашу операцию прикрытия можно завершать. И хотя я в нее больше не верю, саботировать ее я не собираюсь. Свой долг я знаю.

— Ваши агенты, по крайней мере, наблюдают за домом?

— Да.

— А что насчет семьи Мендоса? Если Толк заразил мальчика так, как Кронин, судя по всему, заразил его самого…

— Мы ведем наблюдение за семьей Мендоса, — сказал Полничев. — Опять же мы и шагу не можем сделать из-за прессы.

Еще одной проблемой стал отец Вайкезик. Священник побывал в квартире Мендосов, а потом в доме Халбургов до того, как Фостеру Полничеву стало известно о происходящем в одном и в другом месте. Потом агент ФБР видел Вайкезика у полицейского оцепления близ дома Шаркла в Эванстоне, в тот самый момент, когда Шаркл взорвал бомбу. Но никто не знал, куда он отправился, его не видели уже шесть часов.

— Он явно пытается во всем разобраться. Еще одна причина, по которой следует приостановить операцию прикрытия и проинформировать общественность, иначе нас поймают на месте преступления.