Чужие

Через пятнадцать минут двадцать первое шоссе перешло в гравийную дорогу: еще двадцать три мили на юг по необитаемой, пустынной земле. Сэнди свернула к востоку, на однополосную грунтовку, пролегавшую среди дикой травы и кустарника.

В это рождественское утро на земле лежал тонкий слой снега. Горы вдали сияли белизной, но здесь выпадало от силы пятнадцать дюймов годовых осадков, из которых лишь малая часть приходилась на снег. В одном месте Сэнди увидела снежный покров толщиной в один дюйм, в другом — невысокий холм, рядом с которым намело небольшой сугроб, в третьем — сверкающий куст, на котором снег превратился в ледяное кружево. Но бо́льшая часть поверхности оставалась голой, сухой и коричневой.

Сэнди быстро ехала по грунтовке, оставляя за собой облако пыли, свернула на бездорожье, поехала на север, потом на запад и наконец добралась до знакомого места, хотя, выезжая из дому, вовсе о нем не думала. По причинам, непонятным ей самой, подсознание часто выводило ее к этому месту во время поездок в одиночестве, чаще всего окольными путями, поэтому приезд сюда обычно становился для нее неожиданностью. Она остановилась, поставила машину на ручник и, не выключая двигателя, некоторое время смотрела сквозь пыльное стекло.

Она приехала сюда, потому что чувствовала себя здесь лучше, чем в других местах, хотя и не знала, отчего это так. Склоны, острия и зубья скал, трава и кустарник складывались в приятную для глаза картину, хотя это место было ничуть не приятнее тысячи других вокруг него и ничем не отличалось от них. И все же тут Сэнди ощущала возвышенное спокойствие, которого не находила больше нигде.

Она выключила мотор, вышла из машины и принялась ходить туда-сюда, засунув руки в карманы куртки на овчинной подкладке, не чувствуя обжигающе холодного воздуха. Поездка по бездорожью вернула ее к цивилизации: восьмидесятая автомагистраль лежала всего в двух сотнях ярдов к северу. Время от времени, когда по ней проезжал грузовик, доносился далекий драконий рев, но движение в праздники было небольшим. К северо-западу от шоссе на возвышенности стояли мотель и гриль-кафе «Транквилити», но Сэнди только один раз посмотрела туда. Ее больше интересовала земля перед ней, обладавшая таинственным и мощным притяжением и, казалось, излучавшая покой, как камень по вечерам излучает накопленное за день солнечное тепло.

Сэнди не пыталась анализировать свою тягу к этому клочку земли. В контурах земли, во взаимном пересечении линий, в формах и тенях явно была тонкая, не поддающаяся определению гармония. Любая попытка расшифровать это притяжение выглядела бы так же глупо, как попытка проанализировать красоту захода солнца или радость от любимого цветка.

В это рождественское утро Сэнди еще не знала, что Эрни Блока, словно одержимого, тоже привлекло это место — 10 декабря, когда он возвращался домой из транспортной конторы в Элко. Она не знала, что этот клочок земли вызвал у Эрни будоражащее чувство близкого просветления и немалый страх — эмоции, совсем не похожие на те, что пробуждались в ней. Прошли недели, прежде чем она узнала, что место ее отдохновения с не меньшей силой притягивает и других — как ее друзей, так и незнакомых ей людей.

Чикаго, Иллинойс

Для отца Стефана Вайкезика — коренастого неугомонного поляка, настоятеля церкви святой Бернадетты, спасателя смятенных священников — это рождественское утро оказалось самым хлопотливым из всех, что он помнил. А Рождество, по мере того как день переходил в вечер, быстро становилось самым знаменательным в его жизни.

Он отслужил вторую мессу, целый час поздравлял прихожан, которые заходили к нему домой с корзинками фруктов, коробками домашнего печенья и другими дарами, потом поехал в университетскую больницу — навестить Уинтона Толка, полицейского, которого за день до того ранили в сэндвич-баре на окраине города. После срочной операции Толк провел сутки в отделении интенсивной терапии. Рождественским утром его перевели в палату, примыкающую к палате интенсивной терапии: хотя угроза его жизни миновала, он нуждался в постоянном мониторинге. Когда появился отец Вайкезик, рядом с его кроватью сидела жена Рейнелла Толк — привлекательная женщина с кожей шоколадного цвета и коротко стриженными волосами.

— Миссис Толк? Меня зовут Стефан Вайкезик.

— Но…

Он улыбнулся:

— Не беспокойтесь, я никого не намерен соборовать.

— Это хорошо, — сказал Уинтон, — потому что помирать я точно не собираюсь.

Раненый полицейский был в полном сознании, неплохо соображал и явно не страдал от боли. Его кровать подняли, чтобы больной мог сесть в ней. Хотя широкая грудь Толка была перебинтована, на шее висел прибор сердечной телеметрии, а в медиальную вену левой руки из капельницы поступала глюкоза с антибиотиками, выглядел он, с учетом своего недавнего приключения, очень неплохо.

Отец Вайкезик стоял в изножье кровати; о его волнении говорило только то, что он непрерывно крутил в сильных руках свою шляпу. Поймав себя на этом, он быстро положил шляпу на стул.