Выслушав днем раньше рассказ Брендана Кронина об этой девочке, Стефан предполагал увидеть счастливо выздоравливающего ребенка, но явно не был готов к тому, что предстало его глазам. Эмми прямо-таки сияла. Всего две недели назад, по словам Брендана, она была умирающей калекой. Но теперь ее взгляд прояснился, бледность исчезла, на щеках появился здоровый румянец. Припухлости на костяшках пальцев и запястьях исчезли. Эмми не была похожа на больного ребенка, отважно сражающегося за выздоровление, напротив, она казалась выздоровевшей.
Самым же невероятным было то, что Эмми не лежала в кровати, а стояла, опираясь на костыли, в кругу восхищенных родственников. Инвалидное кресло исчезло.
— Ну что ж… — сказал Стефан, недолго побыв в палате, — мне нужно идти, Эмми. Я зашел только для того, чтобы пожелать тебе счастливого Рождества от имени твоего друга Брендана Кронина.
— Толстячка! — радостно воскликнула она. — Он такой замечательный, правда? Я ужасно расстроилась, когда он перестал здесь работать. Нам его очень не хватает.
— Я никогда не видела Толстячка, — сказала мать Эмми, — но, судя по тому, что говорят о нем дети, он был для них прекрасным лекарством.
— Он проработал всего одну неделю, — объяснила Эмми. — Но он приходит — вы не знали? Каждые несколько дней приходит сюда. Я надеялась, он придет сегодня, чтобы я могла порадовать его горячим рождественским поцелуем.
— Он хотел заглянуть, но проводит Рождество со своими родными.
— Это здорово! Для этого и существует Рождество, правда, отец? Побыть с родней, повеселиться, показать, как мы любим друг друга.
— Да, Эмми, — сказал Стефан Вайкезик, думая, что ни один теолог, ни один философ не выразился бы лучше. — Для этого и существует Рождество.
Если бы Стефан остался наедине с девочкой, то спросил бы у нее об 11 декабря, том дне, когда Брендан расчесывал ей волосы, а она сидела в своем кресле у этого самого окна. Стефан хотел спросить о кольцах на ладонях Брендана: они впервые появились в тот день и сначала их заметила Эммелайн, а уже потом — Брендан. Не чувствовала ли девочка себя необычно, когда Брендан прикасался к ней? Но вокруг собралось слишком много взрослых, которые наверняка стали бы задавать неудобные вопросы. А Стефан пока не был готов раскрыть причины своего любопытства.
После неудачного начала праздника настроение в квартире Д’жоржи резко улучшилось. Мэри и Пит перестали донимать ее советами и критикой, бесполезными, хотя и дававшимися из лучших побуждений, расслабились, стали участвовать в играх Марси, как подобает бабушке и дедушке, — и Д’жоржа вспомнила о том, как сильно любит их. Праздничный обед оказался на столе в двенадцать пятьдесят, с опозданием всего на двадцать минут, и был великолепен. Когда Марси села за стол, всепоглощающий интерес к набору «Маленькая мисс доктор» слегка ослаб, и она не спешила покончить с едой. Трапеза шла неторопливо, под пустячные разговоры и смех, на заднем плане сверкала игрушками рождественская елка. То были золотые часы — но во время десерта неожиданно пришла беда и с пугающей скоростью превратилась в полную катастрофу.
Пит решил поддразнить Марси:
— Как в такую малявку вмещается столько еды? Ты съела больше, чем все остальные!
— Ах, дедушка!
— Правда-правда! Просто сметала все со стола. Еще кусочек тыквенного пирога, и ты взорвешься.
Марси нанизала кусок пирога на вилку, приподняла, чтобы разглядеть получше, и театральным жестом поднесла ко рту.
— Нет, не делай этого! — Пит закрыл руками лицо, словно защищаясь от взрыва.
Марси откусила немного, прожевала, проглотила.
— Ну? Взорвалась?
— Еще один — и точно взорвешься, — сказал Пит. — Я просчитался ровно на кусок. Ты взорвешься… или нам придется везти тебя в больницу.
Марси нахмурилась:
— Ни в какую больницу я не поеду.
— Как это — не поедешь? — сказал Пит. — Тебя разнесет, надо будет срочно ехать в больницу, чтобы из тебя выпустили все это.
— Ни в какую больницу я не поеду, — твердо повторила Марси.
По тому, как изменился голос ее дочери, Д’жоржа поняла, что та больше не играет, охваченная непритворным и необъяснимым испугом. Конечно, она не боялась взорваться, но одно только упоминание о больнице заставило ее побледнеть.
— Ни в какую больницу я не поеду, — повторила Марси с загнанным видом.
— Поедешь-поедешь, — сказал Пит, не осознавая перемены, произошедшей с ребенком.
Д’жоржа попыталась увести разговор в сторону:
— Па, я думаю, мы…
Но Пит гнул свое:
— В «скорую» тебя не посадят, потому что ты туда не поместишься. Придется нанимать грузовик, чтобы тебя отвезти.
Девочка яростно дернула головой:
— Я и через миллион лет не поеду в больницу! Ни одному доктору не позволю прикоснуться ко мне!
— Детка, — сказала Д’жоржа, — дедушка только дразнится. На самом деле он…
Девочка безутешным голосом сказала:
— Там мне сделают больно, как уже делали. Я не позволю им снова сделать мне больно.
Мэри недоуменно посмотрела на Д’жоржу:
— Когда это она была в больнице?
— Ни разу не была, — ответила Д’жоржа. — Не знаю, почему она…