В постели Барни был таким же, как и в жизни — одновременно грациозным и неловким. Барни понимал, что он чересчур порывист и иногда делает что-то не то, и, когда юноша начинал беззвучно посмеиваться над собой, Нина, прижавшись лицом к его лицу, думала, что он напоминает ей улыбчивого, здорового зверя. Если она пыталась слегка направить его действия движением рук или бедер, черты лица Барни тут же заострялись, он становился настороженным и сосредоточенным, тоже как чуткое животное, и Нина тут же спешила приободрить его улыбкой или другим проявлением нежности, чтобы он не понял ее попытку как недовольство тем, что делает он сам, и не обиделся.
Когда Барни оказался в ее постели во второй или в третий раз, Нина спросила его, со сколькими женщинами он занимался любовью.
— С полдюжины. С шестью, — поправился Барни, поняв, что «полдюжины» может звучать как отговорка, нежелание отвечать. — Включая тебя.
— Так же, как и я. Я имею в виду любовников.
Это признание как бы сделало еще короче дистанцию между ними. Но, в отличие от Гордона, Барни не заставлял ее рассказывать о Ричарде и о ее прошлой жизни. Барни больше интересовало настоящее. После Гордона и того неприятного осадка, который оставил их разрыв, порывистость Барни казалась такой естественной, как бы неизбежной и оттого еще более приятной.
Ладонями Нина ощупывала его мускулистую спину, затем принялась мечтательно глядеть в потолок, но страсть Барни постепенно захватила ее и заставила стать не менее активной, чем он, как это случалось каждый раз. И это, как и многие другие вещи, касающиеся Барни, одновременно удивляло и радовало Нину.
— Ты говорил, что что-то случилось, — сказала Нина, когда все было закончено. — Ты из-за этого пришел ко мне?
— Нет, — Барни нежно провел пальцем по ключице Нины. — Но кое-что действительно случилось. Рассказать тебе?
— Ну, конечно.
Сначала Барни рассказал о Люси и Джимми Роузе. Нина внимательно слушала, и хотя рассказ Барни звучал достаточно бесстрастно, скорее как отчет, он заставил Нину оглянуться на пятнадцать лет назад и вспомнить себя в возрасте Люси.
Через год после того, как Нина покинула Графтон, она впервые влюбилась в художника, рисовавшего тяжеловесные абстрактные полотна, которые никто не хотел покупать, и преподававшего живопись в художественной школе, где училась Нина. Через три месяца Нина забеременела, и спустя несколько недель художник исчез с ее горизонта, вернувшись, судя по слухам, к жене и двум маленьким детям.
Выслушав рассказ Барни, Нина рассказала ему свою историю. Его звали Деннис О'Мэлли. И у него было довольно много общего с Джимми Роузом. Я не вспоминала о нем уже тысячу лет.
— А что ты сделала тогда?
— Аборт.
Мысли о Люси Клегг воскресили воспоминания и об этом неприятном событии. Нина с удивлением обнаружила, что прекрасно помнит буквально каждый болтик на металлических каркасах мебели в кабинете, где недоброжелательный врач задавал ей вопросы, улицу на окраине Лондона, которую она раз двадцать прошла взад-вперед, прежде чем решилась наконец войти в клинику, страх, одиночество и злость, смешанные с горячим желанием иметь ребенка и тем более мучительным, поскольку это желание пришлось все-таки подавить, убить. Когда все закончилось, Нина чувствовала себя убитой, какой-то пустой внутри.
Эти несколько недель, полные страха, были единственными в жизни Нины, когда в ней зародилась новая жизнь. Когда Гордон Рэнсом восхищался ее упругим и плоским животом, Нина сказала ему не всю правду. Ведь она не сдержала обещание, которое дала себе, оказавшись опять на той же лондонской улице перед клиникой, когда все было кончено — никогда больше в своей жизни не связываться с женатыми мужчинами.
Нина подумала о Стелле Роуз, о ее полной достоинства холодности, с которой держалась она на графтонских вечеринках, старательно отворачиваясь от пошловатых шалостей мужа, о дружбе, предложенной ей Нине. Интересно, сколько еще таких Люси пришлось ей пережить за годы жизни с Джимми Роузом и знала ли о них Стелла. И потом, как это часто бывало с ней в последнее время, Нина подумала о Вики Рэнсом. Нина чуть отвернулась от Барни и стала смотреть в потолок.
— Люси тоже собирается делать аборт, — нарушил тишину Барни.
— Если она так хочет, значит, это правильно. А Джимми?
— Джимми — пустое место.
— Да, конечно.
Барни подвинулся поближе к Нине. Нина чувствовала тепло его кожи, даже в тех местах, где тела их не касались друг друга.
— Есть еще дополнительные сложности, — сказал Барни. — Это касается Дарси. Может быть, мне не следует тебе этого рассказывать, но я не могу просить тебя о помощи, ничего не объяснив тебе, ведь правда?
Нина вздохнула.
— Я не знаю. По-моему, ты считаешь меня гораздо более мудрой, чем я есть на самом деле. Я же и сама полна смятения и терзаюсь противоречиями.
— Ну пожалуйста, мне так надо поделиться с тобой.
— Тогда рассказывай.