Чужие браки

Вики стояла на крылечке и махала рукой, пока машина не скрылась из виду. Она делала так каждое утро. Потом Вики вернулась в дом. В кухне Гордон успел вытащить Хелен из стульчика и поднести к окну, чтобы она полюбовалась на кисок в саду. Маленькие кулачки молотили воздух от удовольствия.

— Марсель выглядит усталой, — сказала Вики.

— Марсель никогда не отдыхает, пока в пределах ее досягаемости есть хоть что-то, что еще не доведено до совершенства. С ней должно быть очень тяжело жить.

— Не то что со мной, — сказала Вики.

Гордон взглянул на жену, в глазах его опять читалась тревога. Он пытался понять, говорит Вики в шутку или всерьез.

Вики только улыбнулась, начиная убирать со стола.

— Да, совсем не то, что с тобой, — согласился он.

— У нас есть время выпить еще по чашке чаю?

Гордон взглянул на часы. Женщина, которая присматривала за Хелен, пока Вики была на работе, еще не пришла, а как только она появится, можно будет вместе выйти из дому.

— Думаю, время есть.

Вики разлила чай. Заварка была холодной. Гордон прикидывал, кто же вымыл чашки — няня Хелен, Вики, когда пришла с работы, или он сам вчера вечером. Впрочем, это было не так уж важно. Сейчас они стояли в солнечном углу кухни и пили теплый чай, оба чувствуя, что отношения их постепенно наладились, наступило долгожданное перемирие.

Позже Гордон отвез Вики в терапевтический центр и смотрел, как она быстро удаляется, зажав под мышкой кожаный портфельчик с историями болезней. Вики по-прежнему носила короткую стрижку, которую выбрала сразу после рождения Хелен. Гордон вспомнил, как впервые увидел ее стриженой, придя от Нины. Жена казалась совсем другой, Гордон беспомощно уставился на нее, испытывая такое чувство, как будто Вики, а не Нина была ему чужой. Сейчас Гордон заметил, что какой-то молодой человек провожает Вики восхищенным взглядом. Гордон испытал неожиданное восхищение женой, ее силой, воспитанием, добротой, хорошим характером.

Гордон развернулся и поехал в город. На окнах красовались предвыборные плакаты. Графтон был центром избирательного округа. Кандидат, которого выставили на нынешние выбора консерваторы, был никому не известен, что касается лейбористов и либеральных демократов, то их представители были явно более заметными фигурами. Гордон всю жизнь голосовал за консерваторов, но сейчас его мучили опасения, что, видимо, судьба отвернулась от тори, и следующее правительство сформируют лейбористы.

Позавчера за ланчем Эндрю Фрост сказал по этому поводу:

— Если они проиграют на сей раз, экономическому спаду не будет конца. А что станет со строительными отраслями, страшно даже подумать.

Эндрю был членом комитета, выбравшего кандидата от консерваторов — какого-то адвоката из Лондона, так что Фростам неизбежно придется устраивать прием в честь выборов.

— Надеюсь, выборы пройдут все же так, что нам будет что праздновать, — мрачно пошутил Эндрю, передавая Гордону приглашение на прием.

Лавируя в потоке движения, Гордон думал сейчас совсем о другом. Он удивлялся, как быстро все те дни, что он провел, ночуя в офисе, а затем в отеле и вымаливая прощение у Вики, хотя ему неудержимо хотелось быть с Ниной, как быстро все эти дни стали казаться ему тяжелым сном. Вот и вчера, встретив Нину около ее дома, он чувствовал себя как во сне. Ему так хотелось коснуться Нины, когда они стояли бок о бок, глядя на витраж. Не имело никакого значения даже то, что это было невозможно, что оба они знали, что Гордон не посмеет дотронуться до Нины, от этого желание не становилось меньше. Реальность, которая заместила этот дивный сон — Вики, дом, дети — ничего не смогла изменить для него: Гордон по-прежнему любил Нину Корт.

Он прекрасно понимал, что, должно быть, давно сделался среди знакомых объектом жалости и сочувствия — бедняжкой Гордоном, которого выгнала жена, а затем, когда он немного пришел в чувство и одумался, ему милостиво позволили приползти обратно. Но и это не волновало Гордона. Он понимал, что проиграл в каком-то необъявленном состязании, что ему не хватило храбрости, решительности, и он повернул назад, вместо того, чтобы стремиться вперед, к Нине и всему, что за этим последует, и поэтому пренебрежительная жалость была именно тем чувством, которое он заслужил в свой адрес от окружающих. По-настоящему ужасным для Гордона было чувство, что он навеки потерял Нину, оказавшись человеком, который в решительную минуту предпочел плыть по течению, а не бороться с ним. И вот с этим-то чувством труднее всего было жить.

Гордон подъезжал к офису, почти не глядя на дорогу — не зря он ездил по ней каждый день уже в течение многих лет. Однако, заворачивая к подъезду, Гордон обратил внимание на машину, едущую навстречу. Он узнал машину. За рулем сидела Марсель Уикхем. Подняв руку, она с довольно равнодушным выражением лица приветственно помахала Гордону.