Чужие деньги

Растущая или убывающая, луна не представляла для Саввы Максимова ни малейшей ценности. Гораздо большее значение имело то, что сейчас где-то в Москве, под этой самой луной, умирает человек. Человек не был личным Саввиным врагом, он перешел ему дорогу, и этого достаточно. Водолаз сообщил, что за ним следят, а Савва Сретенский таких сообщений мимо ушей не пропускает. Если хвост обнаружен, то выяснить, откуда он растет, пара пустяков. Для Саввы Сретенского, у которого свои человечки есть всюду, даже высоко… ох высоко! Нелегкая участь — постоянно быть под присмотром власти, как бы, образно выражаясь, постоянно на сцене, в свете прожекторов, однако и преимущества в том находятся. Мальчишка, который пас Водолаза, — из прокуратуры, из группы следователя по особо важным делам. Савве доложили его имя: Владимир Поремский. Так что из того? Живи, Вова! Мальчишка ни при чем, если справедливо рассудить. Что Савва, зверь — обижать маленьких? Если рубить хвост, так уж по-крупному.

Не ко времени, ох не ко времени затеялся этот кавардак. Крупные глыбы информации ворочал, вникал в технологические хитрости, без сапог ступал по кровавой каше, вкалывал как проклятый, рассчитывал, что все спланированное покатится ровно по плану. И вдруг в колесо угодил мелкий, но острый камешек, и все рухнуло. Верные карты легли наперекосяк. Камешек мелкий, а отвлекает на себя внимание. Не этим, ох не этим надо бы заниматься… Металлические, очень плотные шарики. Камешек против шарика… Бред какой-то. В Италию — и конец.

Следака по особо важным кто-то, видать, предупредил: слишком рано он убрался из своего кабинета в Генпрокуратуре. Ну да ничего: на этот счет, для особенно бдительных, прибережен запасной вариант. Одним вариантом мудрый Савва никогда не ограничивался. Конечно, Мурза подозрителен, мухлюет итого, но он идеален для таких гиблых дел. Пусть Савве твердит кто хочет, дескать, время грубой силы прошло, он знает одно: если убрать говно, оно вонять не будет. За одной кучей говна может, правда, возникнуть следующая, так что же: если тоже развоняется, уберем и ее. А те, кто химичат, строят головоломные комбинации, остаются ни с чем. Проще надо быть, проще! «Будь проще, и к тебе потянутся люди», — говаривал папаня незабвенный, Максим Максимов, чтоб его!

39

Полковник ФСБ Никита Александрович Варенцов обладал чеканным, точно с древнеримской монеты, профилем и густыми, тщательно зачесанными назад волосами. Все в целом придавало ему вид преуспевающего политического деятеля, маститого художника или телевизионного диктора семидесятых годов. Многим казалось странно, почему этот немолодой опытный сотрудник задержался в звании полковника, а те, которым становилось известно, чем занимался Никита Варенцов, просто немели от удивления. Но Варенцов не стремился к высотам восхождения по служебной лестнице; в жизни, как и в ФСБ, он шел своим путем. Он подпадал под определение сразу нескольких штампов, но полностью не вписывался ни в один. Бывают «черные полковники», бывают «серые кардиналы», а персонально для Никиты Александровича стоило придумать новое теневое звание «серый полковник».

Первое, что делал полковник Варенцов, приходя домой, — мыл руки. Оттирал душистым мылом под струей горячей воды, уделяя особое внимание ногтям, словно стараясь смыть всю ту пакость, которая прилипла к рукам во время работы, за пределами теплого домашнего мирка. Доведя пальцы до ему одному внятной степени чистоты, переодевался. В махровом полосатом халате, в мягких домашних брюках, лишенный официальности, заглядывал в спальню и, улыбаясь, словно преподносил сюрприз, провозглашал:

— Аленький, сейчас я поставлю чайник. Попьем чайку, а?

Аленка оборачивалась на его голос, но не откликалась. Варенцов давно не ждал ответа, однако прекратить заговаривать с нею не мог. На дне сознания брезжила иллюзия (может быть, спасительная для их отношений, без иллюзий оставалось повеситься), что по-своему Аленка отвечает ему. Ушами этого не услышишь. Это улавливаешь антенной души… А его еще считают бессердечной сволочью! Кто знает, вдруг он такой и есть? Во всем, что не касается Аленки.