Чужие дети

– Нет, – Катя решительно мотнула головой, – я понимаю, что ребенок не приходит из космоса.

– Тогда что?

– Их… – Катя задумалась, подбирая слова, – скажем так, истории. У Юли все ближайшие родственники в тюрьме.

Она тайком взглянула на Влада, который и бровью не повел.

– Но вы же не можете этого изменить, – психолог прищурилась, – и ребенок в этом не виноват.

– Конечно. Но как с этим жить?

– Принимать как факт, – психолог внимательно смотрела на Влада, хотя отвечала Кате, – не проецировать на ребенка.

– Но вдруг начнется шантаж, вдруг они захотят получить от нас деньги… – Катя не договорила, зависла на полуслове.

– Влад, скажите, а вы что об этом думаете? – Психолог перевела взгляд на мужчину.

– Понятия не имею. – Он посмотрел на даму отсутствующим взглядом.

– Ваша супруга опасается, что родственники приемного ребенка будут вымогать у вас деньги, когда выйдут из тюрьмы.

– Серьезно? – Влад усмехнулся. – Это уголовно наказуемое деяние.

– То есть вас ситуация не пугает? – спросила психолог.

– Нет.

– Значит, вы не считаете кровную маму Юли потенциальной шантажисткой?

– Да откуда я знаю?! – Влад разозлился, и Катя вжала голову в плечи. – Я понятия не имею, что там случилось с этой женщиной. Какая она. Что у нее за история. Зачем мне сидеть и гадать?

– Потому что от этого зависит будущее вашей семьи.

– Мой принцип – делай что должно, и будь что будет. Я смогу защитить семью.

Катя едва сдержала улыбку, услышав эту фразу от Влада. Она и сама считала, что помогающий человек не может и не должен судить. Если хирург станет раздумывать над тем, праведнику он делает операцию или преступнику, да еще возьмет на себя роль судьи, обязательно случится беда. Его дело – спасти жизнь человека, хорошо выполнить работу, не отвлекаясь на сомнения и посторонние мысли. Та же роль, Катя чувствовала это подсознательно, была уготована и приемным родителям. Нужно было помогать ребенку, невзирая на то, какими были его окружение и опыт в прошлом.

– Так вы не осуждаете мать Юли?

– Боже упаси. – Влад поднял вверх ладони, словно сдаваясь.

Катя заметила на лице психолога едва уловимую улыбку. С этой минуты она отчего-то вдруг поняла, что все у них с Владом будет хорошо. У нее потрясающий муж, он поддержит и примет – поскольку уже сделал это. Только благодаря его мудрости она успокоилась и перестала смотреть на Юлю как на источник проблем. Одна бы она точно с собой не справилась.

Занятия в Школе приемных родителей начались на следующий день, и недели побежали одна за другой. Глядя на своих сокурсников, Катя неожиданно почувствовала уверенность в себе. В группе собрались разные люди – и те, у кого не было родительского опыта, и те, кто уже растил одного-двух, а то и трех кровных детей. Катя заметила, что люди, прошедшие через опыт воспитания, многие вещи воспринимают намного проще. Ну, беспорядок в комнате, ну, солгал отцу – это же дети, с кем не бывает. Слишком жесткие установки и непоколебимые принципы мешают наладить отношения с детьми, а уж тем более с теми, кто приходит в семью подростками. Ты сам не качал их на ручках, не кормил с ложечки, не лечил во время детских болезней. Откуда взяться доверию и пониманию того, что делать надо так, как мама говорит?

Много оказалось в их группе «учеников», которые не готовы были даже слышать о кровных родственниках ребенка, отрицали сам факт их возможного существования. Не то что видеть или лично знать, даже говорить об «этих людях» были не готовы. Катя видела, как бережно, но упорно тренеры ведут группу к новому пониманию этого трудного вопроса.

– Зачем ребенку такая правда? – кипятилась больше других моложавая кандидатка лет тридцати пяти.

– Но подросток захочет поговорить о своих родных.

– А я не захочу, – парировала она.

– В этом случае не случится доверия. Он начнет искать поддержки у кого-то еще.

– Тогда, – тут же нашлась она, – я просто усыновлю младенца и ни о чем ему не скажу.

– Вы знаете, откуда в нашей стране взялась тайна усыновления? – Тренер оставил строптивицу в покое и обратился ко всей аудитории.

Взрослые, сидевшие в кругу, сосредоточенно молчали, кто-то отрицательно мотнул головой.

– В царской России никто не обременял сироту никакими тайнами, – тренер откинулась на спинку стула, – да это было и невозможно – вся жизнь на виду. Смертность высокая. Не стало родителей, ребенка приютили родственники или соседи. И всем все понятно. А вот эпоха сталинских лагерей поселила в людях страх. Сирот при живых родителях – так называемых врагах народа – становилось все больше. И надо было происхождение таких детей скрывать. Начали менять младенцам имена, фамилии, даты рождения, чтобы замести следы. Снять позорное клеймо. А потом практика вжилась в сознание. Превратилась в национальный код.

– В других странах разве не так? – встрепенулась Катя. Она вдруг поняла, что ровным счетом ничего не знает о том, как это устроено за пределами России.

– Нет. В той же Америке, Новой Зеландии, Австралии, да где угодно, от приемных детей ничего не скрывают. Наоборот. Прививают национальные традиции, учат вместе с детьми их родной язык.