Чужие дети

Сидя на кухне Тома (вскоре это будет ее кухня), Элизабет могла признаться самой себе во всем с почти успокаивающей откровенностью. Это не просто желание обладать Томом, охватившее ее так сильно. Помимо страсти имелось еще и существование одинокой деловой женщины, отличное от сильного положения замужней особы, которая ведет дом, спокойно и уверенно решает вопросы с прачечной или проблемы приготовления рождественской индейки и приема гостей. Она сможет осознать, что решения принимаются самостоятельно, определяя весь ход вещей.

Лиз оглядела кухню, ее глаза скользили с одной вещи на другую: вот медный дуршлаг, бутылка оливкового масла, банка с деревянными ложками, а вот стопка газет, пара очков для чтения, связка ключей, подсвечник. Сна подумала с неожиданным обжигающим чувством счастья: «Я хотела бы устроить здесь свой очаг».

Элизабет поднялась, выплеснув остатки уже остывшего чая, поставила кружку в посудомоечную машину. Бейзил, услышав движение и надеясь, что оно означает открытую дверцу либо холодильника, либо буфета, перевернулся на живот, подобрал огромные когти и окинул кухню обманчиво сонным взглядом.

Она нагнулась, чтобы коснуться рукой кошачьего затылка. Кот заурчал, не шевеля усами.

— Ты будешь моим приемным котом…

Лиз выпрямилась.

«Погуляй по дому, — сказал Том. — Подумай, что хочешь поменять».

Элизабет открыла дверь в кухню и вышла в узкий холл с элегантным полом в черно-белой гамме. Оттуда лестница вела на второй этаж, где находилась гостиная с видом на улицу, позади нее располагалась спальня, где они с Томом были близки в первый раз, сразу после Рождества. А с тех пор такое происходило часто. На лестничную площадку выходила дверь ванной возле спальни. Ванну спроектировали в задней части дома над подсобным помещением первого этажа. Затем лестница поднималась наверх — там Том отвел место под детские комнаты: для Руфуса, для Дейл. Там же находилась комната, предназначенная Лукасу. Но теперь она была набита чемоданами, папками из архитектурного архива Тома. Там же лежали и детские игрушки младшего сына.

Элизабет поднялась по ступеням. «Это Джози, — сказал Том, — покрасила стены в желтый — цвет китайских императоров». Тон был более смелым, чем выбрала бы Лиз, но он даже понравился ей. В любом случае, бывшая жена Тома оставила после себя не самый ужасающий подарок. Она ушла, потому что сделала свой выбор, потому что предпочитала большее. А в ее отсутствие желтые стены впечатляли и выглядели радостно.

Лиз поднесла руку и похлопала по стене.

— Ты можешь остаться.

Гостиная была другой. Паулина, как сказал Том, обычно часто бывала здесь, она тщательно подбирала занавески и хрупкую мебель. Джози не нравилась гостиная, она почти никогда не входила туда. Вместо этого часть кухни была переделана под альтернативную гостиную. Казалось, здесь не было ничего, что говорило о второй жене. Зато сохранилось ощущение, что она никогда не приходила сюда добровольно, чтобы не сталкиваться с фотографиями Паулины, ее снимками рядом с Томом и с детьми. С портретов над камином Паулина неподвижно смотрела из-под челки, одета она была в платье по моде семидесятых. «Хорошо выглядела, — подумала Элизабет, глядя на нее. — Как Дейл — такая же ухоженная, с той же внешней уверенностью. Наверное, я не смогу убрать портрет, но одна-две фотографии уйдут, а заодно — занавески и покрывала с рюшечками. Может быть, тактично указать Тому на то, что в комнате царит аура усыпальницы. Все-таки, не мешает слегка изменить это закостеневшее постоянство».

Она посмотрела вниз на ближайший снимок Паулины. Покойная жена Тома была в платье или рубашке с длинными, театрально драпированными манжетами. Паулина обнимала дочку в сарафанчике, которая сидела у нее на коленях. Дейл выглядела очень маленькой — почти младенцем с пухлыми голыми детскими ножками. Над ее головой Паулина спокойно смотрела в объектив: темные волосы приглажены, а черные брови разлетались в стороны. Украдкой Элизабет протянула руку и потянула снимок, пока под ним не показалась стена. Тогда она издала невольный вздох облегчения.

В спальню Тома Лиз могла не заходить. Спальня удобная и ничем не примечательная. Джози повесила льняные цветные занавески, а потом потеряла всякий интерес к продолжению убранства комнаты. В год, когда Том остался один, он позволил себе перенести в комнату нужные для него вещи: одежду, ботинки, компакт-диски и книги. На комоде стояли фотографии его детей, там было три снимка Руфуса, а позади них — полустертая почтовая открытка с изображением мадонны Рафаэля. Репродукция поддерживала еще один снимок Паулины. Но здесь не было ни одной фотографии Джози. Лиз иногда даже хотела попросить дать ей посмотреть на фото матери Руфуса, но так и не собралась с духом. Том считал, что о Джози тяжело говорить со снисходительностью. Но Элизабет смутно чувствовала, что его бывшая жена стала ее странным союзником. Она была молчаливым противником в едва уловимой войне за независимость против неуязвимой безупречности духа Паулины.