Чужие дети

Дункан медленно вышел из кухни в гостиную. На низком столике возле электрического камина, среди стопок книг и газет лежали две банки из-под кока-колы и пакет чипсов, купленных по предложению Элизабет. Там же располагался мальчишеский альбом с марками и маленький микроскоп. Его мистер Браун купил в комиссионном магазине, решив, что вещь пригодится для подарка мальчику, с которым придется общаться Лиз, выходящей замуж за Тома Карвера.

Он подошел к окну и выглянул на улицу, удивляясь всему. Так часто теперь случалось. Дункан Браун стоял у окна и наблюдал за приходом и уходом людей, за старой леди из верхней квартиры напротив, которая всю зиму проходила в мужском пальто и головном платке, за китайской семьей, что держала прачечную в двух кварталах отсюда и работала без перерыва все дни и недели, за компанией бездельничавших студентов, живших в полуподвальном этаже и никогда не задвигавших занавески, даже вечером. Волосы у юношей, как заметил Дункан, были длиннее, чем у девушек, и они носили множество украшений (какие-то руны), чем вызывали ассоциацию с ритуалами дня середины лета на древних могилах и вершинах скал.

Он посмотрел на улицу, и тут же увидел еще одну жанровую сцену. Там шла Элизабет, одетая в темно-синее пальто, которое носила бессменно (он уже забыл, когда дочь купила его). В руке у нее была сумка, наполненная продуктами. Все это, как предполагалось, предназначено мистеру Брауну. Именно оно, а не его обычная пища.

Рядом с Лиз шел мальчик, не очень маленький и самый обыкновенный, в джинсах и в пальто с капюшоном, с милой копной рыжевато-коричневых волос. Он держался очень близко к Элизабет, но не касаясь ее, и, кажется, о чем-то рассказывал. Даже со своего расстояния Дункан понял по его жестам, о чем красочно повествовал Руфус. Он подумал обо всем, о чем недавно читал, обо всех вымышленных историях о недоброжелательности и жестокости мачехи, о предательстве веры ребенка, о незыблемом толковании признанных стереотипов материнства.

Дункан Браун надел и вновь снял свои очки. Истории шокировали его до глубины души безжалостной убежденностью в неизменном злодействе женщин. Якобы, сталкиваясь с необходимостью заботиться о чужих детях, мачеха пользуется своим влиянием на их отца, как вторая жена. Словно ведьма, она вытесняет из беспомощного сердца своего мужа все отцовские чувства.

Он посмотрел вниз, на улицу. Руфус слегка подпрыгнул и посмотрел на Элизабет. Они, подумал Дункан, смотрелись вместе совершенно нормально, абсолютно комфортно, так далеко от черного мира заклинаний, проклятий и магии. Он, видимо, начитался сказок и позволил своему восприятию стать искаженным. Лиз сказала бы именно так, и была бы совершенно права.

Дункан наклонился вперед и постучал по оконному стеклу, чтобы обратить на себя внимание.

— Она милая, — сказал Лукас.

Он сидел с Дейл в баре, очень похожем на испанский винный погребок с грубыми низкими белыми арками и темными рустованными балками. Несколько тарелок с острой закуской стояли на столе между ними, а возле Дейл — огромный бокал красного вина. Люк заказал пиво, но потом поменял свой заказ на минеральную воду.

— Я знаю.

Лукас бросил на нее долгий взгляд. Сестра была в ударе, разыгрывая хозяйку, когда они совместно обедали в ресторане. Эми не нравилось это. Лукас заметил, что его невеста, которая обычно молча терпит вещи, которые ей не нравятся, стала протестовать. По дороге домой после ленча она сказала, что по поведению Дейл можно было вообразить, будто она и есть жена Тома.

— Отец ничего не замечает, — сказал Люк.

— Ну, он не протестует, если ты это имеешь в виду. Он просто не препятствует нечему. Когда мужчины не знают, что делать, они, если и не падают в обморок, то изображают беспомощность.

Изображал ли его отец беспомощность или нет, подумал Лукас, но он выглядел действительно счастливым. И это счастье было не бурным, восторженным или сумасшедшим — оно оказалось куда глубже и сильнее. Том смотрел на Элизабет проникновенно, внимательно, иногда казалось, что он не слышит происходящего вокруг, поскольку все его мысли поглощены любимой. Это немного расстроило сына, но не только из-за мыслей о счастье, доставшемся его отцу. Просто, когда он сам глядел на Эми, все оказывалось иначе. По крайней мере, не так. Он ощущал радость от обладания ею, но его счастье изменилась с той поры, когда его подруга выглядела такой смешной и озорной. Люк почувствовал небольшой прилив зависти, глядя на своего отца и Элизабет. Ведь зрелость подарит им эмоциональную свободу, которой у него не было в юности, хотя он в ней так нуждался.

— Люк, — сказала Дейл, заворачивая кусочек ветчины в колбасу.

— Да?

— Полагаю, у нее есть ребенок?

Лукас закрыл глаза:

— Почему ты так считаешь?

— Как?

— Строишь предположения, а потом начинаешь бояться, что они сбудутся.

Дейл откусила от ветчины.

— Ей тридцать восемь.

— И что с того?

— У людей, как правило, бывают дети. А она никогда не была замужем, так что захочет получить работу, завести ребенка и все прочее. Разве не так?