Чужие дети

Архитектор повернулся к ближайшей чертежной доске и осторожно включил раздвижную лампу над ней. На доске лежали чертежи для перестройки амбара. Это был симпатичный амбар девятнадцатого века, большой и добротный. У Тома возникли проблемы, когда он уговаривал хозяев не застеклять огромные фронтоны на востоке и западе, через которые когда-то проезжали повозки.

Он опустился на скамеечку перед доской и посмотрел на чертежи. Они были хороши, но не прекрасны. Им не хватало оригинальности. Том подумал об Элизабет, стоявшей на коленях на полу гостиной в Лэнсбери-Крисчент и рассматривавшей другие чертежи. Карвер вспомнил ее, сидящую напротив него за столом в баре, слушающую его, очень аккуратно поедая салат. Он решил, что было бы чудесно пойти туда снова поужинать, — возможно, после концерта или похода в кино. Может быть, следует позвонить на квартиру ее отца и пригласить ее на ленч завтра, в воскресенье, прежде чем мисс Браун сядет на поезд, чтобы вернуться в Лондон. Но потом он вспомнил, что не сможет этого сделать.

Том поднялся со скамеечки и обошел весь полуподвальный этаж. Дейл собирается прийти завтра. Сейчас у дочери наступили трудные времена, ее бросил парень.

Карвер подошел к окнам и выглянул в сад в сумерках. Наверное, не стоит говорить Дейл об Элизабет, — решил он.

Глава 3

Бекки задалась вопросом, можно ли умереть от холода в пятнадцать лет. Она знала, что в старости такое случается: ты не можешь много двигаться и беспокоишься, если температура отопления будет повыше. Ведь тогда сложнее заплатить по счету.

Девочка едва ли могла разделить подобное беспокойство. В ее понимании, можно легко избавиться от холода, сделав то, что нужно и предоставив заботу об оплате кому-нибудь другому. По крайней мере, она частенько придерживалась такого мнения. Но сегодня, в доме своей матери, Бекки лежала в кровати полностью одетой, окоченев от холода.

Дом промерз и пришел в негодность. Если бы в комнате был обогреватель (такового здесь не имелось), то даже тогда Бекки не решилась бы воспользоваться им. И не потому, что ей не велели его включать — просто два часа назад внизу разыгралась отвратительная сцена, когда Рори заявил матери, что проголодался. А мать, которая хохотала в тот момент, как безумная, над какой-то шуткой в местной газете, вдруг впала в дикую ярость. Она заметалась по неприбранной кухне, пока не нашла свою сумку и не вывалила все ее содержимое на голову Рори. При этом мать визгливо кричала, что он может съесть все, что ему заблагорассудится, потому что есть нечего — до тех пор, пока его проклятый папочка не удосужится вспомнить о своих обязанностях.

Рори мертвенно побледнел и остался сидеть, когда пенни и монетки в двадцать пенсов скатывались на пол с его кожаной куртки и джинсов. Среди них оказалась только одна фунтовая монета. Она лежала на циновке возле ног мальчика и смотрелась на фоне мелочи на удивление невероятным богатством. Рори не пытался поднять деньги. Никто из детей не сделал этого. Они просто стояли, где были — замерзшие, не глядящие друг на друга и на мать.

— Две сотни фунтов стерлингов в неделю! — кричала Надин. — Две сотни паршивых фунтов стерлингов! Они полагают, я должна жить на это? Как, по их мнению, я могу содержать вас?

Дети ничего не ответили. Очень медленно Клер подтянула обутые в ботинки ноги под легкие складки своей оранжевой юбки, плотно натянув ее на колени. Отец сказал ей, а также Бекки и Рори, что денег достаточно, чтобы платить аренду за мамин коттедж, что он будет покупать им одежду и школьные принадлежности. Но мама говорит, что это неправда. Ничто из того, что сказал отец, не было правдой. Она назвала папу лжецом. Мать заодно сообщила, что у папы теперь другие дела.

Клер почти ничего не поняла из этого. Дрожа от холода в загроможденной кухне с кричащей матерью и Рори, глядящим с таким выражением, словно его вытошнит в любую минуту на все эти монеты на полу, Клер очень хорошо поняла, был ее отец лжецом или нет. Но его отсутствие означало страдание. Настоящее страдание для них.

Однажды начав орать, Надин, казалось, просто не могла остановиться. Она ругала Джози и Мэтью, потом Джози и Мэтью вместе, а заодно и их, своих детей, которые оказались такими вероломными, чтобы пойти на ту свадьбу. Мать ругала состояние своей машины и коттеджа, кричала, что ее жизнь кончена. Потом она принялась за Руфуса.