Чужие и близкие

Это была, как видно, ее любимая поговорка. Она потом повторяла ее не раз, и темные усики на ее верхней губе рывком подергивались в разные стороны, что, по-видимому, означало улыбку.

Уж потом, когда они влезли в какой-то страшный, облезлый вагон и прятались на полу, под полками, пока не пройдет контрольная бригада, тетя Поля рассказывала Женьке, как ноги кормят и выручают ее всю жизнь, как они не раз спасали ее и от смерти, и от облавы. Наконец, утихли голоса и свистки, с поезда сняли всех, кого удалось выловить без пропуска, ударил станционный звонок, и они поехали. Тетя Поля тут же привычно забралась на третью багажную полку, потом втащила туда Женьку, — пристроила ее козле себя, потому что соседняя полка была занята, и достала из-за пазухи какой-то сверток. Она зашуршала бумагой в темноте, отделила что-то и протянула Женьке..

— На, ешь, теперь не страшно. Теперь уж. доедем..

Женьке было горько и стыдно, что она должна брать еду у этой тети Поли, но есть хотелось нестерпимо, она протянула руку, нащупала в темноте кусок хлеба, стала жевать и тогда поняла, что на хлебе лежит ломоть сала. Она сидела, скорчившись, поджав под себя ноги, жевала хлеб с салом, глядела вниз, туда, где в рассветном сумраке видны уже были бегущие за окном серые зимние поля, и вдруг подумала, что не так уж все страшно, что, в общем, может быть, даже хорошо, что она поехала с тетей Полей, и не такая уж она плохая, как это казалось вначале. По крайней мере, мать не будет вздыхать все время и поминать ее, Женькиного, отца за то, что он не оставил ей аттестата. И вообще посмотрит она на других людей, увидит, как живут в других местах. Ну а продукты… Неприятно это, конечно, что придется помогать ей возить продукты, но ведь не ворованные они, не похищенные где-то на базе. И ничего тут, наверное, особо страшного нет. И люди в кишлаках живут такие же, как везде. С этими мыслями Женька успокоилась и уснула под мерный, баюкающий стук колес. А когда проснулась, слышны были какие-то тревожные голоса, свистки, над головой что-то тяжело грохало, как будто на железную крышу кидали грузные мешки.

— Бандитов ловят, — сказала тетя Поля, зевая. — Бегают по крышам, окаянные. И все их сюда тянет, в Азию, со всей России сюда зимой бегут. Места им там, видишь, мало!

— Места в России, тетенька, теперь и впрямь мало, — отозвался снизу хриплый мужской голос. — А эти, на крыше, ну какие ж то бандиты! Пацаны, от дому отбились, все на войну хотят попасть, думают, уйдет она от них — война-то…

Женька попыталась заглянуть в окно, но ничего не увидела, только заметила чьи-то ноги в немыслимых, совсем развалившихся сапогах, подвязанных веревкой. Сапоги, видно, болтались на худеньких ногах, они с трудом переваливались, хлюпая по станционным лужам, а сзади что-то кричали, свистели, улюлюкали…

«А ведь он, наверно, прав, — подумала Женька. — Никакие это не бандиты».

Но тетю Полю такой вывод почему-то не устраивал, она стала доказывать с такой горячностью, словно от этого зависела по крайней мере ее судьба. Она с большим увлечением стала рассказывать, как ее чуть не ограбили на разъезде, еле она ноги унесла, а уж продукты — и думать было нечего — все забрали. Потом она вдруг смолкла, толкнула в бок Женьку и стала поспешно собираться — видно, сообразила, что наболтала лишнее, и испугалась, как бы теперь чего не вышло.

Они стали пробираться к выходу, перешагивая через чьи-то ноги, перебираясь по мешкам, чемоданам, каким-то кастрюлям. Наконец они выбрались в тамбур и стояли здесь, ожидая, когда поезд замедлит ход на полустанке. Тетя Поля с тревогой следила за бегущими под вагонными ступенями краями насыпи. Вдруг тетя Поля хлопнула себя по бедрам, всколыхнулась и заголосила негромко, раскачиваясь, будто хоронила кого-то:

— Ох ты ж, господи! Ведь не остановится! Ей-богу, проскочит, вот те крест — проскочит! Ах ты ж беда какая, ах ты ж, господи!

Женька сначала испугалась, потом ей стало смешно — тетя Поля напоминала курицу, которая кудахчет вокруг яйца, — но смешного, конечно, ничего не было. Поезд вез их все дальше и дальше и неизвестно, сколько еще он провезет, а потом ведь придется пешком тащиться обратно, и кто его знает, сколько придется им топать по размокшей, только что освободившейся от снега земле.

Прошло пять минут, потом десять, и не похоже было, что он вообще собирается останавливаться. Промелькнули какие-то строения, несколько белых домиков, затем длинный серый барак, обнесённый полуразвалившимся забором, и снова потянулась голая степь.

— Ну, все, — сказала тетя Поля с каким-то безнадежным спокойствием и со стоном вздохнула, — ничего теперь не поделаешь, теперь уж до самого Чинбулака потащит… Не догадалась я машинисту сальца подбросить…

Ну что вы, тетя Поля, — засмеялась Женька, — какой же машинист станет из-за сала поезд останавливать где не положено?!