Чужие-III (Наш мир - тюрьма)

- Нет. Пусть здесь останется хоть один человек, не думающий, что я спятила.

- Ага... Ты имеешь в виду меня?

- Кого же еще...

Несколько секунд врач размышлял.

- Ну, это совсем не обязательно... Я достаточно узнал о тебе, чтобы не сомневаться в абсолютной устойчивости твоей психики. Потом, я и сам ведь что-то видел.

Приступ сухого, нехорошего кашля вдруг сотряс тело Рипли, и Клеменс настороженно прислушался.

- Как ты себя чувствуешь?

- Да не очень... - Рипли уже сумела удержать кашель и теперь выглядела по-прежнему. - Горло что-то болит... живот... И вот здесь - тоже болит... - Взяв обеими руками кисть Клеменса, она прижала ее к собственной груди.

- О! - сказал врач с чувством. - Локализация последней боли мне особенно нравится. - Мгновение он обдумывал свои действия, но потом чувство долга взяло верх. - Однако давай все-таки сперва займемся твоей хворобой. Что-то не нравится мне этот кашель... Я предлагаю лечебный укол. Мой особый коктейль персонального изобретения! - сказал он с профессиональной гордостью, отошел в сторону и загремел инструментами.

В этот момент на кровати соседнего койкоблока зашевелился, приходя в себя, Голик. Они оба забыли о нем. Его лицо, покрытое маской из запекшейся крови - своей и Рейнса, пятном виднелось сквозь полупрозрачный занавес. Врач в свое время только и смог удостовериться, что ранение головы у Голика несерьезное и не требует хирургического вмешательства. Но ни обработать рану, ни даже смыть кровяную корку ему не удалось: даже сквозь наркотический сон Голик при малейшем прикосновении судорожно дергался и начинал отбиваться, не приходя в сознание.

А теперь, просыпаясь, он медленно ворочался на испачканном покрывале, и в глазах его уже отсутствовал леденящий ужас. С его места ему были видны оба - Клеменс и Рипли.

- Ты замужем? - спросил он ни с того ни с сего.

Женщина только покосилась на него, не ответив. Ей никак не удавалось вспомнить: был ли он на свалке?

- Тебе надо замуж... Надо рожать детей...

Клеменс тоже покосился в сторону Голика. Не следует ли прервать его рассуждения? Вроде бы пока ничего особенного он не говорит, но врач уже имел опыт общения с этим типом.

Голик отодвинул занавеску.

- У меня было много хороших девушек... Там, тогда, еще до Ярости...

Теперь Рипли были видны кисти его рук. Они нервно сжимались и разжимались какими-то странными движениями: не то оглаживая что-то, не то терзая.

- Они любили меня... Во всяком случае, какое-то время.

Наступило молчание. Было слышно, как звенит стекло о металл: Клеменс готовил шприц к уколу.

- Ты тоже умрешь!.. - провозгласил Голик совершенно неожиданно. И Рипли увидела, как при этих словах его пальцы одновременно сжались хищным движением, словно перехватывая чью-то шею.

- Ну, достаточно, - сказал Клеменс негромко, но тоном, не сулящим ничего хорошего.

Он задернул перед носом Голика занавеску, не подозревая, что тем самым опять спасает ему жизнь.

Рипли облокотилась на стену, с трудом сдерживая вновь подступающий кашель. Когда врач подошел к ней, она уже справилась с собой.

- Ну, как дела?

- Что? - будто не поняв вопроса, спросила Рипли и улыбнулась. Улыбка вышла слегка принужденной.

- С тобой все в порядке?

- Да.

Клеменс обломил одну из ампул, которые он держал в руке, поднес к ней шприц.

- По-моему, ты мне лжешь, - сказал он тихо, чтобы не услышал Голик. Причем делаешь это абсолютно напрасно.

- А по-моему, лжешь ты. И тоже напрасно. - Рипли говорила еще тише. Клеменсу самому пришлось напрячь слух. - Как-то ты сказал мне, что я несколько раз подряд уклонилась от ответа. А о себе что скажешь? Ты ведь тоже уклонился, когда я спросила тебя, каким образом тебе досталось такое завидное назначение. И повторно уклонился, когда был тебе задан вопрос о татуировке - вот об этой. - Она коснулась пальцем его затылка. - Может быть, хоть сейчас ты мне расскажешь правду?

Клеменс надолго задумался, позабыв об уколе. Наконец он принял решение:

- В общем-то ты права. Я должен был рассказать об этом раньше... И рассказал бы, клянусь, если бы не боялся тебя потерять!

Он тяжело дышал, крупные капли пота выступали у него на лбу, словно у человека, собственноручно подписывающего себе приговор.

- Это долгая, тяжелая история...

Клеменс снова запнулся. Но когда он, наконец, заговорил, его голосу мог бы позавидовать ушедший в небытие Бишоп: из него напрочь исчезли все эмоции.

- Я был самым способным студентом на медицинском факультете нашего университета. Ты не поверишь, но профессора буквально дрались за право называться моим Учителем. Довольно рано я пристрастился к наркотикам - это случается с врачами гораздо чаще, чем готов официально признаться любой из них. Тут все перемешивается: сверхнагрузки, вид человеческих страданий, доступность наркотических средств - морфий, алкоголь в чистом виде... А самое худшее - кастовая уверенность медиков в том, что любой врачебный препарат сохраняет покорность тебе, что ты властвуешь над ним, а не он над тобой. Самообман... Скажи, тебе действительно хочется дослушать эту длинную и бездарную мелодраму?

Рипли коротко кивнула:

- Ничего. Я выдержу.