Чужие камни Ноккельбора

Последний договор людей с каменноликими был заключен незадолго до рождения векшиного отца Крута. Гадали рядовичи: зачем остроухим вновь понадобилось мириться с последними человеческими племенами? Но, кто же их, древних и бессмертных, разберет? Людям воспрещалось добывать и обрабатывать железо, объединять деревни, строить крепости, выбирать вождей и селиться где-либо еще, кроме Черного леса. Долго держался этот последний договор. Уж и забывать о Войне начали. Осторожно, втихаря принялись добывать железо в горных лесистых районах и скупать оружие у жадных свергов, меняя на них последнее, доставшееся от предков. Ковали мечи и наконечники к стрелам и копьям, готовясь отступать еще дальше на восток – к Хребту.

Каменноликие нелюди были не единственной угрозой, сжимавшей человечий род все уже и уже. Болезни и голод делали свое дело – люди вымирали, словно морские твари древности. Одна за другой пропадали деревни, словно и не было их. Все реже и реже приходили весточки от соседей – лютовичей. «Так и доконали нас» – угрюмо прошептал Векша и вздохнул. Надо было идти дальше.

К «собачьей поляне» он вышел через пару часов. Самому себе он не мог объяснить, как ему удалось найти это страшное место. Невидимая сила тянула толстяка туда, где он потерял свою сестру и собственную жизнь.

Первые странности он заприметил сразу. Поляна была именно той самой, и Векша был в этом уверен. Но ни следов крови, ни останков Миланицы. И холодом обдало его изнутри, когда обнаружил он, что сук, который сломался под ним, по прежнему уверенно торчал из толстого бурого ствола ясеня, как будто и не покидал своего природного места.

– Мать честна, – вслух сказал Векша и почесал затылок. Он еще раз внимательно осмотрел место своей смерти. Ошибки быть не могло – именно здесь псы загнали его на дерево. Однако поляна изменилась. По каемке ее прорастал молодой ольховник. Чертовщина… Векша поежился и, трижды плюнув через плечо, вновь углубился в лес. Теперь он знал, как добраться до своей деревни.

Пыхтя и сопя, стараясь не наступать голыми пятками на покрывавшие землю шишки, он продирался сквозь чащу. Эти места были ему привычны. Все чаще на его пути встречались знакомые прогалины да овраги. До деревни оставалось не так далеко. Шаги его убыстрялись, да и мечты о еде подгоняли. Брюхо урчало так, что звук от него заглушал скрип старых сосен, заселивших этот лес задолго до прихода рядовичей. Древние деревья заслоняли своими кронами солнце, и в чаще царил полумрак. Даже комары притихли. Всплыли вдруг пугающие мысли о безголовом. «А вдруг он там, за деревом? Притаился и ждет?» – испуганно подумал Векша и, на всякий случай, поднял с земли сук покрече. С ним он почувствовал себе увереннее.

Векша все шел и шел, а день клонился к вечеру. Лесные птицы постепенно умолкли, устраиваясь на ночевку в своих дуплах и гнездах. В кронах деревьев гулко зашумел ветер, становившийся ощутимо прохладным. Векша ежился от дыхания вечера, мечтая о том, что найдет в развалинах домов хоть какую-нибудь одежду. Он представил, как выглядит со стороны – голый и толстый парень посреди дикого леса. «Вот стыдобище» – подумал мальчик и покраснел. Он опасливо глянул под ноги: не наступить бы на острый корень или, чего хуже, разгулявшуюся к вечеру гадюку.

Где-то далеко-далеко протрубил лось, призывая к себе рогатых сородичей. Толстяк сглотнул слюну, вспомнив, как несколько недель назад охотники притащили в Лукичи огромную тушу лосихи. Векша бы многое отдал за духовитую похлебку из мяса лесного гиганта. Но в его теперешнем положении встреча с любым лесным зверем крупнее лисицы не предвещала ничего доброго.

Почти незаметная в сумерках, звериная тропка наконец уперлась в просвет между деревьями, и Векша вышел из леса к узкой речке. «А вот и Узла» – обрадовался он. – «Дошел». А затем затаил дыхание, зная, что ожидает его на другом берегу.

Там чернела его деревня. Точнее, то, что от нее осталось. Поваленный частокол в закатном свете открывал тоскливый вид на останки Лукичей. Непривычная для этого места тишина окутывала пространство. Деревня была мертва.

Еще недавно путника, вышедшего из леса к броду, встречали далекие голоса мужчин, перекликавшихся на сторожевых помостах, крики женщин, зовущих детей в дом, лай собак, мычание коров. Всюду горели вечерние факелы, отражаясь в неспешно бегущих потоках реки Узлы. Тогда здесь была жизнь. Здесь радовались и горевали. Рожали и умирали последние люди Удела. И за одну ночь поселение рядовичей превратилось лишь в воспоминаниее о живом и теплом месте. Теперь оно никого не ждало.

Векша не сразу решился подойти к броду. Некоторое время он опасливо вглядывался в темную громадину мертвого села, спрятавшись за стволом нависшей над водой ивы. Он дрожал – и не только от холода. Его сердце сильно колотилось от быстрой ходьбы и страха услышать голоса альвийских конников. Но тишина была мертвенной, а останки деревни – пустыми.