Чужие миры

Мне тотчас поведали, что здешние лошади — лучшие во всём западном Рунсоне, если я, конечно, не собираюсь скакать на них по степи. И бросьте смотреть на этих необученных жеребят — они не стоят внимания, у нас имеются…

Внимания-то не стоят… стоят двести ресинок. Каждый. Я скептически изогнул бровь. Двести ресинок? Необученный двухлетка?

— Но коль скоро Вы покупаете коня, а не жеребёнка…

— Ошибаетесь. У меня десятилетний племянник.

Чувствую, лучше мне не знать, сколько стоит конь…

Разумеется, хозяин начал превозносить достоинства своих лошадок, но дешевизна в их число не вошла. Я настаивал на том, что малышу ни к чему «превосходный жеребец, скачущий по трясине, аки по суху» — ещё кувыркнётся в бочаг, зови потом некроманта. Любезный, Вы мне надоели. Вы мне так надоели, что я скоро начну торговаться… (по ходу, кстати, любезный означил цену парочки особо превосходных «сокровищ» — благословен будь, восьмой-углубленный не дал сбиться с позиции «двести ресинок — это МНОГО!»).

…Полчаса спустя я покинул конюшни, ведя в поводу светло-дымчатого жеребёнка. Обошёлся он мне в семьдесят ресинок и сорок пять висских золотых — хозяин запросил двести сорок ресинок, удалось сторговаться на ста девяноста со сбруей. Сбрую я выбрал самую простую. На морде жеребёнка ясно читалось изумление — не то фактом покупки, не то гнусным торгом.

Шелис поджидал меня у плетня витхи рядом с Рысёнком.

— Вот, знакомься. Твоя новая лошадь.

— Такой маленький…

— Взрослые стоят по семьсот золотых.

— Магистр, а это не перелесник?

— Что за перелесники? Нечисть?

— Нет, это лошади одной из местных пород, обученные для скачки по лесу.

— Обученные стоят четыреста золотых. Этого я выторговал за семьдесят.

— Судя по цене — точно он, — Шелис потянулся погладить жеребёнка, совершенно опешившего от такой фамильярности.

— Об этом тоже поют? — вот кого надо было посылать шпионом.

— Кто поёт? А-а… нет, один стражник рассказывал.

— Ещё одна гениальная идея Прошлой Королевы, — отвязывая Рысёнка от плетня, сказал я пространству.

— Нет, — Шелис воспринял моё замечание как вопрос, — После… какой-то смуты край сильно обезлюдел, и много лошадей одичало. Потом кто-то додумался вывести из их потомков специальную породу. Как его зовут?

— Белый Мирт.

— Тебе не идёт, — ласково сказал Шелис, — Ты именем сильно дорожишь?

— Шелис, едем, — напомнил я.

Мальчишка непринуждённо порхнул в седло, кажется, вовсе не коснувшись стремян. Действительно «кажется», он не левитировал. Безымянный жеребёнок переступил с ноги на ногу и оглянулся. Особой уверенности на его морде не читалось, более того — любой мог понять, что несчастного этэр[13] — продали, вей — купили, рин — за оскорбительно малую сумму, ци — неизвестно кто, лас — забрали имя и чи — заставляют куда-то скакать.

Когда мы выехали за городскую стену, Умник заметно повеселел, и даже замурлыкал какую-то песенку, явно из репертуара бродячих гитаристов (по счастью, не рунсонских) — что-то насчёт болотных огней в полнолуние. Видимо, заклинание Айны было из «вьюнков» — неподвижную цель находило быстрее. Увы, облегчение вышло непродолжительным. Час-полтора — и Шелис снова побледнел, понурил голову и уставился на свои пальцы. Вот эфин, я вынужден надеяться на ребёнка.

— Это всё ещё последствия блиц-сброса, — Шелис словно прочёл мои мысли.

Я кивнул. Если повезёт, мальчик придёт в чувство к концу туманника: выложил он очень много. Запас волшебной силы и то восстановится быстрее, чем остальной организм.

Ночь хищно ухмылялась месяцем меньшей луны. Наверное, её забавлял одинокий всадник на лесной дороге.

Останавливаться было опасно. Не из-за заклинания Айны — когда только-только начало смеркаться, Шелис объявил о «подвешивании этого вьюнка на красную ёлку». Леди Айна, конечно, рано или поздно поймёт, что заклинание зациклено, но восстановить его можно лишь в лабораторных условиях, пока то, пока сё… А вот дозоры были избыточно внимательными, скрыть же проще всадника, нежели стоянку с костром. Да и «то, сё» лучше встретить по ту сторону Руэннских холмов.

Вечером Шелиса пришлось-таки усадить перед собой на Рысёнка: во-первых, пусть мальчишка поспит, во-вторых, с жеребёнка для начала хватит одного только перехода. Жеребёнок, не оценив заботы, страшно возмутился и несколько раз попытался толкнуть мою ногу. Убедившись, что намёков я не понимаю, перелесник забежал вперёд, остановился, преградив дорогу, и обиженно заржал.

— Уймись, Лис, — сонно попросил практикант.

Рысёнок остановился. Лис снова заржал.

— Везёт Рунсону на трудных подростков, — глубокомысленно заключил Шелис, — Все эмигрируют.

Слышать такое из уст подростка было странновато. Хотя, с Шелисом у меня трудностей пока не было: не баловался магией, не капризничал, не бравировал, не спорил по пустякам… точно, не было.

Не знаю, что из этих слов понял Лис, но дальше он молча бежал за Рысёнком.