Чужие сны и другие истории

В середине дня Бардлонга устраивали ланч. Они усаживались на задней террасе, под большим тентом. Белая металлическая садовая мебель напоминала об эпохе «охотничьих завтраков», фуршетов с шампанским и пышных свадеб, устраиваемых богатыми родителями для избалованных дочерей.

Единственным вторжением в размеренную жизнь Бардлонгов стал приезд их взрослых детей и не слишком взрослых внуков. Три дня подряд тишину разрывали детские крики, собачье тявканье и удары мяча, угрожавшие хрупкой симметрии двора. Бардлонги тревожно следили за беготней внуков, пытались распрямлять и подпирать сломанные стебли цветов, собирали в траве обертки от жвачки и восстанавливали дерн после «раскопок» невоспитанного и неуправляемого пса. Тот носился по мягкой траве с неистовством футбольного хавбека.

После этого вторжения Бардлонги целую неделю только и могли что сидеть под тентом на террасе. Им было не шевельнуть ни рукой, ни ногой, не говоря уже о ремонте шатающейся брусчатки и водворении на место веток плюща, сдернутых пробегавшим сорванцом.

— Знаешь, Ронч, Бардлонг примет этот удар, — шепнула мужу Кит.

«Бардлонг вас мигом остановит!» Эта надпись на бортах грузовиков встречалась Ронкерсу по всему городу. Но ни одна из машин-монстров не подкатывала к свежевыкрашенному бордюру возле дома Бардлонгов. Магнат действительно отошел от дел. Ронкерс никак не мог представить, что когда-то жизнь этого человека целиком вращалась вокруг тормозов и амортизаторов.

Как-то Ронкерсу привиделась странная сцена. Он рассказал Кит, что у него было нечто вроде галлюцинации. Он видел, как массивный грузовик с рекламой «БАРДЛОНГ ВАС МИГОМ ОСТАНОВИТ!» въехал на лужайку дома Бардлонгов, открыл задний борт и с грохотом вывалил из кузова россыпь тормозных барабанов и колодок. Они блестели от густого слоя тормозной жидкости. И все это, подпрыгивая и подскакивая, катилось по зеленой траве, оставляя темные пятна и сминая цветочные клумбы.

— Ронч, — прошептала Кит.

— У?..

— А бородавки у нее были в самом влагалище?

— Внутри, на нем и вокруг.

— Семьдесят пять! Ой, Ронч! Мне даже не представить.

Было раннее утро конца лета. Солнце едва пробивалось сквозь густую листву орехового дерева. За окном покачивались ветки, отяжелевшие от орехов.

— Знаешь, почему мне так нравится здесь лежать? — спросил жену Ронкерс.

Кит прижалась к нему.

— Нет. Расскажи…

— Дерево. Мой первый сексуальный опыт был в древесном доме. Тоже высоко. Как здесь.

— Черт бы тебя побрал вместе с этим деревом! — обиделась Кит. — Моя архитектура — вот что заставило тебя влюбиться в дерево. Или даже я. А твоя история… сомнительно, чтобы ты занимался в древесном доме такими штучками. По-моему, ты слышал это от какого-нибудь похотливого старика…

— Если честно, то от похотливого парня.

— Ты просто жуть, Ронч… Семьдесят пять бородавок… боже мой.

— И еще столько хирургии в таком месте!

— Ты же говорил, что операцию делал Томлинсон.

— Он и делал, а я ассистировал.

— Но ведь ты обычно не ассистируешь ему.

— Нет, конечно. Только это был необычный случай.

— Страшный ты человек, Ронч…

— Чисто медицинский интерес, профессиональное желание поучиться у коллеги. Мы потратили бездну вазелинового масла и двадцатипятипроцентного подофиллина.[38]

Тонкое прижигание…

— Фу, какое дерьмо, — поморщилась Кит.

Но лето кончилось, и с возвращением студентов у Ронкерса уже не было времени залеживаться по утрам. Путешествия в разные уголки мира одарили студентов впечатляющим количеством инфекций мочевых путей. Своеобразный «бонус» от туристского бизнеса и крупнейшая (хотя и неизвестная) национальная статья летнего импорта.

Каждое утро к Ронкерсу выстраивалась очередь студентов. Летние путешествия остались позади. Началась учебная пора, а с нею — и растущие проблемы мочеиспускания.

— Док, мне кажется, я подцепил это в Измире, — говорил какой-нибудь студент.

— Вопрос в том, с кем вы успели поделиться своим измирским «сувениром», — отвечал ему Джордж.

— Хуже детей, — жаловался Ронкерс жене. — Ведь прекрасно знают, что заработали. И часто — от кого. Но почти все надеются на чудо: «само пройдет». Хуже того, передают дальше. А ко мне приходят, когда уже терпеть невозможно.

Но к своим пациентам-венерикам Ронкерс относился сочувственно; никогда не заставлял их каяться в грехах или сожалеть о полученных удовольствиях. Он говорил, что они не должны испытывать чувство вины за свои утехи. Но он всегда настаивал, чтобы парни уведомляли об этом свою «дарительницу». Конечно, если знали, от кого «подарок».

— Она ведь может и не знать, что больна, — говорил им Ронкерс.

— Мы больше не общаемся, — обычно говорили студенты.

— Послушайте, ваша бывшая подружка может заразить других, а те, в свою очередь… — накидывался на беспечных парней Ронкерс.

— А мне какое дело? — огрызались они.

Голос Ронкерса становился почти умоляющим.

— Вашей бывшей девушке это грозит более серьезными последствиями.

— Вот вы ей и скажите, — заявлял очередной упрямый оболтус. — Номер могу дать.

— Ронч! — не выдерживала Кит, слушая эти истории. — Почему ты не заставишь этих парней?

— Как? — спрашивал Ронкерс.