Чужие степи — часть шестая

В этот раз даже снилось что-то. Какие-то дальние родственники — седьмая вола на киселе, машины, самолёты, я куда-то постоянно ехал и все время опаздывал. Сказать куда и зачем, не мог, ибо не помнил, но само ощущение опоздания из своего сна вынес отчётливое.

Проснувшись, почувствовал себя немного получше. Открыл глаза, осмотрелся. Пошевелил руками, потом ногами. Неприятно, но уже не больно. Точнее, не так больно, как в первый раз.

За окном светло, но пасмурно и опять идёт дождь. Дома не холодно, но сыро. Снова захотелось пить

В комнате никого нет, но на столике стоит кувшин с водой.

С трудом перевернувшись на бок, я привстал, взялся за кувшин, и ухватив его обеими руками, пил до тех пор, пока он не опустел. Поставил его на место, полежал немного, понял что хочу в туалет. Кое-как сел, спустил ноги, и нащупав тапочки, обратил внимание на стоящее в углу ведро, оставленное явно на такой случай.

Пользоваться ведром не хотелось, поэтому, оценив свои силы, решил что смогу, и поднялся, принимая вертикальное положение.

Голова слегка закружилась, но держась за стену, я устоял. И потихоньку, стараясь не делать резких движений, вышел из спальни, прошёл в зал, и уже в дверях столкнулся с женой.

— Ты куда это намылился? — вскинулась она.

— В туалет.

— А ведро тебе для чего поставлено?

— Выйти хочу. Воздуха вдохнуть. Дождя понюхать. — мне реально хотелось выйти и постоять под дождём, казалось что за то время что я провалялся в постели, успел не один раз протухнуть.

— Нельзя тебе туда, дождь третий день льёт, развезло всё. Мало того что жар у тебя, так ещё в грязи изваляешься!

Я хотел было поспорить, но даже дойдя до дверей зала, устал так, будто вагон угля разгрузил. Поэтому, неловко развернувшись, смирился со своей участью.

И уже потом, когда сделав дела, упал на кровать, понял что переоценил свои силы на порядок, и снова провалился в беспамятство.

Глава 14

Провалялся я в таком состоянии почти месяц. Вставать — вставал, но вне кровати долго не задерживался. Естественно, меня такое положение вещей не радовало, вокруг кипела жизнь, дел накопилось куча, как домашних, так и общественных. Но зато никто не мог заподозрить нас в обмане, со стороны всё выглядело именно так, как и должно было при тяжёлом ранении.

Изменений же, кроме регенерации, никаких не было, в зверя, или во что-то ещё, превращаться я не планировал.

Периодически казалось что лучше видеть стал, или слышать, но каждый раз понимал что ошибаюсь, и мне действительно только так кажется.

Несколько раз приходил Василич, рассказывал последние новости. Я слушал, кивал, даже спрашивал что-то, но доверять ему больше не мог. Да что там ему, я теперь себе-то не верил, даже регистратор в своей комнате включил, на всякий случай. Проснусь, промотаю на ускоренном, успокоюсь что ничего не произошло, и дальше спать. Так и жил весь этот месяц.

Ещё Олег заходил, его тогда контузило, и очнулся он уже дома, лишённый каких либо воспоминаний.

На то место, говорит, ездили. Только ничего стоящего не нашли. Куча горелой техники, обглоданные трупы и выгоревшая степь. Вот и все трофеи. И самое главное, никто ничего не знает, и никто ничего не помнит. Словно амнезия какая-то заразная.

А так, в общем, получалось что все участники операции до самого последнего момента занимались своими делами, потом вдруг побросали всё, погрузились в машины, и поехали на войну. Вернулись, правда, не все. Из почти сорока человек осталось чуть больше половины, и среди них только Василич не ранен, все остальные пострадали, в той, или иной степени.

С лагерем за этот месяц почти разобрались, людей расселили по тем заброшенным домам, которые более-менее удалось восстановить.

Кроме женщин с детьми, к нам присоединилось ещё и мужики, как сказал Василич — остатки от разогнанных по степи городских банд. Наши поначалу не хотели никого принимать, но потом всё же решились. Не знаю, сами ли, или опять кто-то в мозги вмешался.

Ладно хоть оружия им не давали, только лопаты, да топоры. Ну и поселили, на всякий случай, так же за периметром. Вроде как карантин устроили, психологический.

А если в общем брать, то жизнь в станице шла своим чередом. Худо ли, бедно ли, горюя по прошлому, или несбывшемуся будущему, да только люди, как говорится — «помирать собирались, но хлебушек сеяли».

Про меня за этот месяц позабыли уже. Слух прошёл что не только хребет мне осколком перебило, а ещё и головой я конкретно приложился. Тут ведь в колхозе всё на виду, и иголку не утаишь, враз срисуют. Дураком, мол, говорили, стал. Бабы наши-то Аню жалели, помочь пытались. А мужики хороводы водить начали, в женихи набиваться. Ну а что, женщина она видная, так что не удивительно. Бывало придёт с работы, нажалуется на очередного «принца», а я имечко его на картонку-то и запишу. Штук семь, или восемь там уже. Думаю, что и ещё будут. И ладно бы просто ухаживать пытались, так ведь в наглую лезут. Обнаглели.