Чужие степи — часть вторая

Вот ты ж... Что может быть такого срочного, да ещё и в конверте? Теряясь в догадках, я на автомате открыл дверь. Будь на месте этого парня кто-нибудь другой, ни в жизнь бы не повёлся. А тут купился, не подумал даже каким образом он зашёл во двор, и почему молчали собаки.

Единственное что успел, — чуть отклониться от летящего прямо в лоб приклада.

Потом искры из глаз, кто-то матерится, и до кучи я прикладываюсь затылком о что-то очень твёрдое.

Меня поднимают, куда то тащат, кто-то кричит, башка не соображает, вокруг куча мужиков, меня бьют в лицо, по спине, по рёбрам, и вообще по всему до чего могут дотянуться.

— Где Рустам? — перед глазами появляется знакомая рожа, это Давид, глава армянской общины, и один из членов совета.

С трудом сориентировавшись, лепечу что-то в ответ, но видимо не то что он хочет услышать, и получаю один за другим несколько ударов сильных ударов.

— Где мой сын? — повторяет он, едва не тыкаясь в меня носом. Теперь понятно, случись такое с моим ребёнком, я бы тоже не стал разбираться кто прав кто виноват.

— Не знаю. Он исчез... — повторяю, и снова получаю серию ударов, теперь уже куда-то в бок и спину. Кажется ещё чуть чуть, и сдохну прямо тут. Холода не чувствую, падать в снег даже лучше, не так жёстко.

Уродов несколько человек, головой крутить не могу, но как минимум пятеро мельтешат перед глазами. Думал только армяне — ан нет, сборная солянка. И похоже это не все, где-то за спиной скрипит снег.

— Либо ты скажешь куда дел моего сына, — угрожающе рычит он, — либо я сожгу твоих выродков, и заставлю тебя смотреть!

Мыслей никаких нет, только эмоции. Дёргаюсь к нему, но натыкаясь на чей-то кулак, на миг теряю сознание, успевая заметить как они входят в дом.

Тут же очнувшись, слышу крик жены и чей-то злобный мат. Снова пытаюсь вырваться, но опять безуспешно. Бить меня начинают с удвоенной энергией, чувствую себя набитой дерьмом грушей, и где-то на краю сознания удивляюсь почему ещё не сдох.

Мат в доме резко переходит в крики боли и ужаса, раздается выстрел, потом ещё один, снова орут, меня бьют по башке чем-то тяжёлым, и кидают мордой в снег.

Но меня не вырубает, снег трезвит, и я благодарю бога за то, что голова не самая важная часть моего организма.

Не обращая на меня внимания, — а в доме уже не кричат — хрипят и воют, уроды дружно поднимаются по крыльцу и исчезают дверях, снаружи остается только пацан-водитель, но это ненадолго, со стороны улицы кто-то топает, и это явно не спасатели.

Но пока я свободен.

Хватаю приспособленный для отдалбливания льда ломик — толстую арматурину с наваренной заостренной пластиной, и ничуть не сомневаясь, обрушиваю её на пацана.

Револьвер остался на диване, и не обращая ни на что внимания, из-за всех сил рвусь к нему.

Никогда не был жестоким — все люди братья, но сейчас в голове нет ничего кроме желания убивать.

В доме стреляют, теперь это уже «председатель», — его «рык» я хорошо знаю, сзади что-то орут, успеваю захлопнуть входную дверь, и схватив револьвер, разряжаю весь барабан в ненавистные спины. И хотя меткость не мой конёк, промазать практически в упор сложно, они даже понять ничего не успевают, — как стояли, так и легли.

Подхватываю выпавший из чьей-то руки обрез, и ломлюсь в зал — но здесь уже всё кончено. Два окровавленных тела, перепуганный сын с дымящимся сто шестым, и сидящая на полу Аня. Девочек не видно.

— Девчонки где? — кричу, и едва не выбив, распахиваю дверь в детскую. Дочери сидят в углу. Они испуганны, вжимаются друг в дружку и в плюшевого медведя. Но главное живы.

Понимаю что счёт идет на секунды, снаружи уже ломают дверь, и судя по голосам там как минимум ещё несколько человек.

Прыгая как сайгак через разбросанные тела, торможу возле супруги, в комнате темновато, дежурная лампочка почти не светит, но всё же замечаю в её руках окровавленную тушку питомца, он жив, но похоже дела его плохи.

Забираю ружьё у сына, и косясь на трупы, отмечаю отсутствие огнестрельных ранений: у одного разорвано горло, второй развалил кишки по полу. И это явно заслуга твареныша.

Но разбираться некогда, дверь начинает трещать, ещё немного и она дрогнет. До хруста в суставах сжимаю «председателя»

Только странный какой-то треск, он нарастает, и буквально за секунды превращается в оглушающий рёв. У меня словно крылья вырастают, так реветь может только одна машина в колхозе — мотолыга. В памяти всплывают слова Олега про дальние посты и занесенные дороги.

И только я перехожу ближе к двери, как улица «взрывается» гулким стаккато башенного ПКТ.

— Аня! Собирай детей! — ору во весь голос и выскакивая на кухню, прижимаюсь к стене.

Снаружи коптит мотолыга, судя по всему Олег заехал прямо через забор, и сейчас маневрирует по огроду.

Выглядываю в окошко — точно. Выплевывая черные сгустки из выхлопных труб, тягач сдает задом к крыльцу.

Возвращаюсь в комнату, Аня с сыном одевают девчонок. Кричу что-то насчет вещей, и бегу обратно к окну, — из десантного отсека появляется Леонид и пригибаясь, подскакивает к двери.

— Они у Андрюхи! Быстрее!