Чужие страсти

Консепсьон почувствовала, что в ожидании ее слов она сама инстинктивно подалась вперед вместе со всеми присутствующими, одной рукой крепко схватив своего мужа, а другой — придерживая накинутую на плечи шаль. Консепсьон отклонила приглашение сеньоры принять участие в церемонии, хотя та неоднократно настаивала на этом. Консепсьон не хотела, чтобы в этот день говорили о ней, потому что была уверена: столь торжественный момент принадлежал только ее дочери. И потом, она понимала, что, какой бы трагичной ни была причина, без Милагрос этой больницы не было бы.

Сеньора чуть нагнулась вперед и начала говорить, но вдруг что-то случилось с микрофоном: он стал скрипеть и повизгивать. И пока сеньора стояла, терпеливо дожидаясь, когда какой-то мужчина настроит его, Консепсьон задумалась о своем приключении, которое по кругу привело ее туда же, откуда она уходила. Адский бросок через пустыню… знакомство с Хесусом… спасение дочери сеньоры во время пожара. Она слабо помнила, что произошло сразу после пожара, потому что совершенно обессилела и то теряла сознание, то вновь приходила в себя. Как ей потом сказали, это длилось большую часть недели. Консепсьон четко помнила только те эпизоды, когда рядом с ее больничной койкой появлялась сеньора: подносила стакан воды к ее растрескавшимся губам, чтобы она могла из него отхлебнуть; укрывала одеялом, видя, что ее трясет от озноба; ставила букеты цветов, стараясь оживить обстановку в палате.

Однажды Консепсьон открыла глаза и увидела, что рядом с ней стоит Хесус. Находясь под действием обезболивающих лекарств, которые ей давали, она довольно плохо соображала и вначале решила, что это сон.

— Jesús? Estás tu?[130] — Она прикоснулась к Хесусу, чтобы убедиться, что он настоящий.

— Si, mi corazón. — Он нежно взял ее за руку, но даже это легкое прикосновение заставило ее вздрогнуть — к тому времени бинты уже сняли, но руки по-прежнему были красными и распухшими. Склонившееся над ней лицо Хесуса, такое дорогое ее сердцу, его карие глаза, смотревшие с любовью и участием, действовали на нее лучше любых медикаментов. — Я приехал сюда, как только смог, — сказал он. — Только вчера я узнал о том, что произошло.

Она кивнула, и ее растрескавшиеся губы изогнулись в подобии улыбки.

— Я рада, что ты пришел.

— Доктор сказал, что завтра тебя выпишут. Я приехал, чтобы забрать тебя домой, — сообщил Хесус.

Сначала это сбило Консепсьон с толку. Домой, к ней в городок? Он собирается везти ее туда?

— Это для тебя слишком далеко, — прошептала она охрипшим голосом.

На это Хесус с улыбкой ответил:

— А куда же еще я могу ехать? Я ведь тоже там живу.

Консепсьон все поняла. Домой — значит в Лос-Анджелес.

Она покачала головой.

— Я не могу поехать с тобой.

Улыбка на его некрасивом, но прекрасном лице угасла, и он явно пал духом.

— Por qué по?[131] — спросил Хесус. — Ты ведь обещала, что вернешься ко мне, когда все закончится…

Она такого точно не обещала, но не стала с ним спорить. К тому же теперь появилась еще одна причина, почему она не могла остаться с Хесусом.

— Я в этой стране нелегально, — напомнила ему Консепсьон. — И они знают об этом — вчера ко мне приходил человек из La Migra[132]. — Крупный, солидного вида gringo с планшетом-блокнотом в руках, который задавал ей кучу вопросов на своем слабеньком испанском. — Сеньора сказала, что попробует получить для меня зеленую карту, но предупредила, что никаких гарантий нет. И даже если у нее все получится, меня, скорее всего, вышлют домой, пока будет рассматриваться этот вопрос.

Хесус очень удивил ее, потому что начал смеяться. Он так хохотал, что на глазах у него выступили слезы. Затем, немного успокоившись, он покачал головой и, промокнув уголки глаз носовым платком, весело произнес:

— Ах, mi corazón. И это все, что тебя сейчас беспокоит? А я-то боялся, что ты переживаешь о чем-то более серьезном.

— А этого недостаточно? — спросила Консепсьон, озадаченная его поведением.

Наклонившись, Хесус поцеловал ее в губы и нежно прошептал:

— La Migra не сможет тебя никуда выслать, когда мы будем мужем и женой.

Через неделю после своего возвращения в Лос-Анджелес они поженились в городском муниципалитете. И теперь Консепсьон была уже не вдова Дельгадо, а миссис Хесус Рамирес, жена гражданина Соединенных Штатов, а следовательно, гордая обладательница синего паспорта, надежно спрятанного сейчас в ее сумочке. У нее также был свой дом, куда они с Хесусом переехали вскоре после свадьбы. Там на заднем дворе даже были фруктовые деревья. И не только это — вот уже какое-то время она ходила на водительские курсы, чтобы иметь возможность ездить на своем автомобиле. Правда, перед этим она заставила Хесуса пообещать, что он не будет покупать новую или излишне навороченную машину, чтобы ее не принимали за какую-нибудь gringa. Короче говоря, Консепсьон жила сейчас жизнью, о которой мечтала ее дочь, когда говорила о воссоединении с мужем в «земле обетованной».