Чужие вещи (СИ)

  -- Слон. - Танечка налетела на зама высокой, трепетной грудью и нахально близко прижалась к нему стройным телом. - Ты как собака на сене. Ну что тебе жалко? Может и я после работы скучаю одна в большой квартире, на шикарной постели. А мне и шампанского подать некому. Ты один, а остальное - быдло.

   Глаза валькирии подернула вязкая позолота желания, они светились смехом и нахальной уверенностью в своей силе. Голос обрел нереально низкие, бархатные тона. Слон чувствовал, как его мужское естество распирает до умопомрачительных пределов. Он проваливался в бездну.

  -- Уволю! - разорвал оторопь голос командира. - Завтра же будешь искать источники существования на панели по Красрабу! Пить шампанское с айзерами!

   Арабеск тыльной стороной мирно лежал на стекле сканера. Стэн весьма хотел что-то спросить, но не находил подобающих к тому выражений. Ситуация была не то чтобы неприличной, а выходящей из ряда вон, из здания, прямо через окно боем, с пятого, а то и шестого этажа.

  -- Что это?! - наконец разорвал тягостное молчание Станислав. - Сказки или виртуальная реальность? Они что, плана накурились? Так ведь не пахнет.

  -- Хуже. Это Стасик величайший в истории Арабеск, со всеми вытекающими, смурными последствиями. Артефакт по самые уши и пальцем в небо. Кто-то его создал в глуби веков, да и зарыл от греха подале. А теперь объявилось.

   Ты не поверишь, что он делает с человеческим воображением. Я боюсь, наша реальность перед ним, как дерьмо в проруби. Вроде теплое и родное, но пахнет грубо и мерзко. Дым, газы выхлопные, серость и пепельное уныние. Тебе под сорок, а там за плечами горы, надежды в пол неба, правильность и глоток свежей воды. Когда солнышко, каждое утро затылок чешет. Вставай, брат пришел. Давай свидимся, а то соскучился.

  -- И тебя на лирику потянуло. Давненько не ощущал. Дай мне посмотреть? Чудо все-таки. Хочется хоть одним зубом надкусить.

  -- Да я вот не знаю. Тебе то можно? Изойдешься соплями, а мне вытирать.

  -- Да брось ты!

  -- Сейчас.

   Слон подошел к заветной дверце, открыл ее, достал Хенесси и два огромных фужера. Налил оба до краев. Знал, что уже не захмелеет, а страховка, как презерватив, от любви не спасает, но неприятностей гораздо меньше.

   Стэн поперхнулся дважды, но проявив удивительное мужество, допил.

  -- Что, алкоголь помогает?

  -- Мужик, что мне это продал, спасался похоже этим. Притупляет, делает добродушным, неповоротливо тупым. В конце концов, с пьяненьким тобой, я точно справлюсь. А трезвость нынче не норма и не в чести.

   Стэн подошел к сканеру и перевернул рамку арабеском к себе. Слон отвернулся в сторону. Краем глаз он успел заметить, что барельеф слегка разросся и накатил на края, захватив все пустующее доселе пространство.

   Многоголосоть людского коллектива ей на пользу. От активного общения пухнет, как тесто на дрожжах. Если так пойдет дальше, то скоро будем лицезреть улыбку Моны Лизы, в размерах панорамы Бородинского Сражения.

   Тишина стала явно подозрительной. Старясь не попасть взглядом под объектив, Слон развернулся и посмотрел на Стэна. Тот сгорбился над сканером, тяжело уперев прямые руки в стол и не отрываясь, пил глазами нечто, ведомое только ему одному.

   Его глаза налились кровью и лезли из орбит. Болезненно, скупо дергались веки, они не могли ни сглотнуть, ни выплюнуть застрявшее в сухом горле. Тело Стэна охватило крайнее напряжение. Самостоятельно от хозяина, оно совершало действо напоминавшее зомбирование или тяжкий гипноз. Слышались тугие, булькающие звуки, как перед потовыделением грязевого, серного гейзера.

   Темное нечто, в свою очередь, выпивало Стэна и стремилось вылиться вверх, наружу. Тонкая плеть ростка поднималась над арабеском и тянулась к нашей реальности. Оно овеществлялось. И мир газонокосильщика казался детской, виртуальной игрушкой, по сравнению с древним творением мастера. Мастер сделал нечто живым, притягательным и активным на долгие тысячелетия.

   Резким, почти судорожным взмахом руки Слон опрокинул арабеск тыльной стороной к нашему миру. Стэн мешком рухнул на пол. Взяв графин со стола Лева принялся откачивать начальника Станислава. Тот метался в бреду и бормотал что-то о парламенте, геополитике и претензиях на президентство.

   Сжатые в судорогу губы Стэна были удивительно мертвы и решительны. Руку вперед и из давешнего компаньона, получился бы не плохой Гитлер или Ленин в семнадцатом году. Тугие, бледные складки лица компромиссов не дозволяли. Державная решительность и отсутствие в работе мелочей, дополняли облик нового народного героя.

   Слон ощутил, что каждый смотрится в арабеск, словно в зеркало. Развертывая, шелуша лепестки желаний, нити выискивают наиболее сильное, скрытое из них. Часть человека, именуемую в обычное время страстью. Поглощающее, бешеное движение, когда цель сливается со средством и рождает бурный поток. Поток, который существует сам по себе, отдельно, не признавая краев, грохоча неуемной силой.