Чужое гнездо

После родов, продолжавшихся семнадцать часов подряд, Эллен чувствовала себя опустошенной. Ей казалось, что когда все закончится, у нее останется единственное желание — уснуть, но как только акушерка вложила в руки Эллен младенца, одного взгляда на крошечное, сморщенное, сердитое личико новорожденной девочки оказалось достаточно для того, чтобы силы вернулись к ней.

Эллен знала все о таинстве рождения новой жизни. Несчетное число раз она помогала отцу принимать новорожденных ягнят и телят. Она видела, как овцы и коровы обнюхивают, облизывают своих детенышей, была свидетелем того, как взрослые животные защищали потомство порой даже ценой собственной жизни.

Она бережно погладила мягкую кожу дочери, а когда та своими крошечными пальчиками с неожиданной силой уцепилась за ее палец, Эллен внезапно охватило безудержное желание прижать малышку к груди, оставить ее с собой навсегда, какие бы трудности их ни ждали впереди. Чувство это оказалось чрезвычайно сильным, и для нее стала невыносимой мысль расстаться с малышкой хотя бы ненадолго, пусть даже только для того, чтобы ее искупали.

Она назвала девочку Кэтрин. Ей разрешили оставить ее всего на четыре дня, но даже в этот короткий промежуток времени Кэтрин постоянно отнимали у нее — то для того, чтобы искупать и сменить пеленки, то для медицинских обследований. Однажды Эллен принялась умолять старшую медсестру не забирать ребенка. Женщина внезапно обернулась, пристально взглянув на нее. «С чего бы это вдруг? Ведь вы все равно отдаете ее, не так ли?» — спросила она напрямик.

Когда Ширли пришла навестить ее, Эллен попыталась поделиться с ней своими переживаниями. Расплакавшись, она спросила, не знает ли Ширли, каким образом можно оставить Кэтрин. Та проявила сочувствие и понимание, однако ответила, что для девочки уже найдены приемные родители, поэтому единственная альтернатива для Эллен — вернуться с Кэтрин обратно в Корнуолл.

Имей Эллен больше времени, она бы, возможно, согласилась на такой вариант, поскольку даже мысль о том, как воспримет ее появление Вайолет, пугала ее куда меньше, чем ужас предстоящего расставания с дочерью. Но она была еще слишком слаба, чтобы отправиться в дорогу; у нее не было одежды ни для себя, ни для Кэтрин, не было и денег.

Внезапно, даже не предупредив Эллен, приехала приемная мать и увезла Кэтрин. Эллен же сказали, что ребенка забрали, чтобы искупать в детской палате. Когда она пришла взглянуть на малышку, то обнаружила только пустую кроватку с одиноко висящей биркой: «Новорожденная Пенгелли. Девочка, 6 фунтов 5 унций».

Удар оказался слишком жестоким. Ей не позволили проститься, поцеловать своего ребенка на прощание, не дали времени подумать, как оставить Кэтрин себе. Никому и в голову не пришло, что у нее есть какие-то права или чувства.

Когда позднее приехали Ширли с Роджером, чтобы забрать ее домой, они застали Эллен в слезах.

— Ты перевозбуждена, дорогая, обычно на четвертый день в груди появляется молоко, вызывая синдром «детской хандры», — сказала Ширли. — Возьми себя в руки, ведь ты сама это выбрала. Через неделю все забудется.

Старшая медсестра дала Эллен таблетки, предназначенные для того, чтобы подавить образование молока в груди. Жаль, что у нее не нашлось таких пилюль, при помощи которых можно было бы забыть свою дочь, приглушить невыносимые тоску и безысходность. Вместе с тем Эллен не могла позволить себе обнаружить свои истинные чувства — Ширли и Роджер помогли ей как никто другой, поэтому она должна была вернуться к ним, расцеловать обоих мальчишек и убедиться, что там все в порядке.

Вскоре после ее возвращения установилась теплая погода. Каждый раз, сопровождая мальчишек в парке или посещая городок аттракционов неподалеку, Эллен встречала женщин с колясками и терзала себя, подходя к ним, чтобы взглянуть на малышей. Она постоянно твердила — боль становится слабее, но в действительности этого не происходило. Подсознание безостановочно прокручивало одну и ту же пластинку, Эллен не могла думать ни о чем, кроме того, что ее девочку кормит, купает и пеленает женщина, с которой ей никогда не разрешат встретиться.

Единственным утешением были Николас и Саймон. Ей становилось легче, когда она держала их маленькие ладошки, усаживала к себе на колени, умывала или переодевала. Она могла излить на них ту любовь, которая предназначалась ее собственному ребенку. Ширли стала больше времени проводить в конторе, поэтому Эллен почти весь день посвящала мальчикам, и общение с ними действовало на ее душу подобно бальзаму. Но оставаясь по ночам одна в своей спаленке, она, как ни крепилась, принималась плакать, представляя свою малышку на руках у другой женщины.

В июле пришло письмо от отца. Из него она узнала о побеге Джози — и это заставило Эллен встряхнуться. Не считая открытки ко дню рождения, она не писала сестре уже много недель. Теперь к ощущению несчастья добавилось еще и ощущение вины — Эллен стало казаться, что Джози чувствовала себя всеми забытой, и это подтолкнуло ее к бегству.