И в спальне то же самое: удобная старая мебель и более ничего примечательного. В центре — большая кровать, на ней чистые простыни и пуховое стеганое одеяло с оборками по краям. На туалетном столике — довольно изящный фарфоровый тазик и кувшин для воды. На высоком комоде — оправленный в серебро гребень.
Монк провел пальцем по дереву. Подушечка пальца осталась чистой. Надо полагать, миссис Уорли была хорошей хозяйкой.
Он уже собирался приступить к осмотру содержимого выдвижных ящиков, когда дверь в комнату открылась. Это вернулась миссис Уорли с подносом, на котором дымилось блюдо с бифштексом и почками, вареной капустой, морковью и фасолью.
На другом блюде красовался пирог с заварным кремом.
— Вот, — удовлетворенно произнесла хозяйка, водружая еду на стол. Особенно обрадовали Монка нож, вилка и стакан сидра. — Поешьте как следует, и вам сразу станет легче.
— Благодарю вас, миссис Уорли! — Его признательность была чистосердечной. Он давно уже не ел ничего по-настоящему вкусного.
— Это мой христианский долг, мистер Монк, — ответила она, слегка качнув головой. — Кроме того, вы всегда исправно платили за квартиру. А теперь поешьте и ложитесь отдыхать. Это лучшее, что вы сейчас можете сделать.
— А куда мне потом деть… — Он взглянул на поднос.
— Выставьте за дверь, как обычно! — Она чуть приподняла брови. Затем посмотрела на Монка пристальней и вздохнула. — А если почувствуете себя ночью плохо, позовите — и я приду приглядеть за вами.
— Не надо, я не настолько слаб.
Она фыркнула, смерила его недоверчивым взглядом и вышла, звучно прикрыв за собой дверь. И тут только Монк понял, насколько он сейчас был невежлив. Хозяйка выразила готовность пожертвовать ради него своим ночным отдыхом, а он просто от нее отмахнулся. Впрочем, кажется, она не была удивлена или обижена его поведением. Неужели он всегда отличался такой бесцеремонностью? За квартиру платил аккуратно — это она сказала сама. Стало быть, у них сложились вполне нормальные отношения: жилец, не влезающий в долги, и хозяйка, заботящаяся о нем из христианского сострадания. И только?
Не слишком-то привлекательная картина.
Он принялся за еду. Пища была простой, но отлично приготовленной. Щедрые порции также говорили в пользу миссис Уорли. В голове промелькнула тревожная мысль: сколько же ему придется платить за все эти удобства? Нет, надо как можно скорее восстановить силы. Чем раньше он вернется на службу, тем лучше. После намеков хозяйки и своей ответной бестактности просить ее о кредите, по всей видимости, невозможно. Остается надеяться, что он не сильно задолжал, пока лежал в больнице!
Расправившись с едой, Монк выставил поднос за дверь и, вернувшись в комнату, опустился в кресло. Он собирался осмотреть ящички бюро, но в кресле было так мягко и удобно, что Монка быстро сморил сон.
Проснулся он от холода и боли в боку. Встал, зажег газовые рожки. Тело по-прежнему ломило от усталости, и самым разумным сейчас было бы перебраться в постель и снова уснуть. Однако Монку было необходимо изучить свои личные документы.
Он зажег лампу над бюро. Обтянутая кожей доска с чернильницей и дюжина выдвижных ящичков.
Монк начал с верхнего левого. Должно быть, методичность давно вошла у него в привычку. Здесь лежали деловые бумаги, несколько газетных вырезок со статьями о зверских преступлениях и блестящей работе полиции, три железнодорожных расписания и счета от портного.
От портного. Так вот на что он в основном тратил деньги! Надо будет взглянуть на гардероб — поинтересоваться собственными вкусами. Судя по счетам, костюмы он заказывал роскошные. Полицейский, желающий выглядеть джентльменом! Монк внезапно засмеялся: крысолов с претензиями — надо же! Довольно забавная фигура. Мысль была неприятна, и он ее отбросил.
В других ящиках лежали конверты, писчая бумага, и все отличного качества. А он, оказывается, тщеславен. Кому же он писал? Там же обнаружились сургуч, бечевка, перочинный нож, ножницы и еще масса подобных мелочей. Дойдя до десятого ящика, Монк наконец наткнулся на личную переписку. Послания были написаны одним и тем же почерком. Судя по старательно выведенным буквам, отправителем был либо ребенок, либо особа не слишком грамотная. Других писем Монк не нашел. Ему или больше никто не писал, или он хранил только эти послания. Он вынул одно из конверта и разозлился, заметив, что его руки дрожат.
Письмо начиналось с простого обращения «Дорогой Вильям», содержало домашние новости и заканчивалось словами: «Твоя любящая сестра Бет».
Монк отложил листок. Круглые буквы стояли перед глазами, он чувствовал радость, облегчение и, возможно, легкое разочарование. У него была сестра. Он снова схватил письмо и, чуть не порвав его от нетерпения, перечитал. Оно было незатейливым и добрым, в каждой строке сквозило беспокойство о близком человеке.
Однако в послании не было ни намека на то, что сам Монк хоть изредка отвечал сестре. Неужели он не отправил ей ни единой весточки? Значит, и с этой женщиной он обращался с надменным равнодушием?