Чужое место

– Вашими убеждениями, а точнее, их довольно быстрой и неожиданной трансформацией, – объяснил я. – Еще год назад вы считали Россию капиталистической страной, а сейчас явно под влиянием Плеханова пришли к выводу, что она полуфеодальная. С этим трудно спорить, и с тем, что к социальной революции надо двигаться поэтапно, – тоже.

На физиономии Ильича начали появляться первые признаки обалдения, и я продолжил:

– Но вот сами этапы вы, с моей точки зрения, обозначили весьма странно. Мол, сначала рабочий класс в союзе с либеральной буржуазией свергает самодержавие, а потом в союзе с крестьянством разбирается с буржуазией. Так?

– Ну, если отвлечься от вашей нарочитой вульгаризации проблемы, то да.

– А почему не наоборот? Ведь буржуазия, будь она хоть десять раз либеральной, именно в силу своих классовых интересов всегда будет антагонистом пролетариату. Кстати, либералы – те еще сволочи, мать родную продадут, не задумываясь, не говоря уж о каком-то там пролетариате. Вспомните историю практически всех революций. Если мы придем к консенсусу, дам почитать соответствующие материалы, у нас их много. Да таких, что волосы дыбом встанут!

Тут я осекся, ибо Ильич уже сейчас являлся обладателем заметной лысины, но будущий вождь пролетариата был выше подобных мелочей и мою бестактность проигнорировал.

– Почему не наоборот? – повторил я. – Сначала в союзе с самодержавием решительно разобраться с либеральной буржуазией, а уж потом переходить к построению социалистического общества. Так будет логичнее, ибо буржуазия за свое право эксплуатировать рабочих перегрызет глотку кому угодно, а самодержавие, если вдуматься, является последней стадией перед переходом к социализму и на самом деле против него в общем-то ничего не имеет.

– Это лично вы, господин статский советник, можете не иметь, во что, кстати, трудно поверить. Но самодержавие является выразителем классовых интересов крупного капитала и высшего реакционного дворянства.

– Да кто же вам такое сказал? Сейчас, подождите минут пять.

Я достал из портфеля флакон с растворителем, тряпочку, небольшое зеркало и, быстро отклеив с физиономии лишнюю мохнорылость, смыл грим и предстал перед Ильичом в своем каноническом облике.

– Узнали? На всякий случай представляюсь официально. Александр Александрович Романов, император. И совершенно ответственно заявляю: мне самому пока неясно, кого бы я с большим удовольствием лично перестрелял – высшее дворянство или самых богатых представителей крупного капитала. Хотя если учесть, что они все банкиры, промышленники-то победнее будут, то, пожалуй, сначала все-таки финансовых воротил. Но и совсем обделять вниманием высшее дворянство тоже никак нельзя.

Вот тут будущего Ленина наконец-то проняло всерьез – он даже на некоторое время потерял дар речи, что для него было совершенно нехарактерно.

– В общем, предлагаю подумать о возможности построения социального государства пролетариатом в союзе с самодержавием – по крайней мере, на первом этапе. И, кстати, не хотите ли сменить место ссылки? С Сибири на квадрат Б-двенадцать.

– Э… ваше величество, – очнулся от столбняка Ильич, – а где это?

– В Гатчинском дворцовом комплексе, Приоратский замок и прилегающая к нему территория площадью два гектара. Причем, если вам там не понравится, можете в любой момент по первому же требованию отправиться в Сибирь. Да, чуть не забыл. Госпожа Крупская, разумеется, может жить с вами, и венчаться, раз уж вы атеисты, для этого необязательно. В общем, на ваше усмотрение.

Однако господину Ульянову в такой момент явно было не до какого-то там венчания. Его интересовали более актуальные вопросы.

– Господин… ваше…

– Меня зовут Александр Александрович. Так ко мне и обращайтесь, если вы не против.

– Благодарю. Но почему вы считаете самодержавие и социализм родственными понятиями?

– Да потому что они такие и есть. С какой такой стати мне все бросить и начать выражать интересы великих князей и крупных банкиров, которые, кстати, все как один вполне определенной национальности? Для меня высшей ценностью является крепкое и справедливое государство, и рабочий класс, по-моему, будет наилучшим партнером в его построении. Ведь чем идеальный госкапитализм отличается от социализма? Только самым верхним эшелоном власти. При социализме вместо монарха там будет представительный коллективный орган народовластия, а остальные различия не принципиальны и легко преодолимы при наличии политической воли. Так вот, почему бы монарху для начала не стать председателем того самого органа народовластия? Тогда социальная революция сможет пройти если и не совсем мирно, то уж, во всяком случае, без миллионных жертв. А при любом другом раскладе они обязательно будут – вспомните хотя бы французскую революцию.

– Ладно, Александр Александрович. Вы действительно говорите очень интересные вещи, нуждающиеся в тщательном осмыслении, и будь я борцом-одиночкой, скорее всего уже принял бы ваше предложение. Но сейчас мне не дает это сделать вопрос: что станет с моими товарищами по борьбе за освобождение трудового народа?