Чужое место

Насколько я себе представлял текущую обстановку, никто из великих князей, желающих лицезреть на троне вовсе не меня, а совсем даже Георгия, не обладал достаточной решительностью, чтобы самому возглавить заговор. Это были, мягко говоря, далеко не декабристы и даже не братья Орловы. Но вот с одобрением отнестись к тому, что всю работу за них сделает кто-то другой, они вполне могли. И почему бы тогда каким-нибудь карьеристам из жандармерии или даже гвардии не подсуетиться в расчете на будущие милости? Тем более что и англичанам я не больно-то приглянулся, да и французам тоже, а это означает, что у заговорщиков, коли уж они появятся, финансовых затруднений точно не будет.

Среди жандармов лично на меня пока работали только начальники московского и питерского охранных отделений. И если Бердяеву я верил, несмотря на то, что отношения между нами более походили на стандартные служебные, нежели на что-то более дружеское, то Секеринскому, с которым вроде как приятельствовал, – не очень. И не потому, что к этому меня склонили какие-либо подозрения или даже факты, а просто так. Вообще-то «просто так» – это на самом деле довольно весомый довод, но тут было еще одно соображение.

Даже ближайшие соратники – Рогачев, Рыбаков и Зубатов – и то после моего воцарения не сразу адаптировались. Петр Маркелович несколько дней подряд именовал меня исключительно императорским величеством и только после третьего напоминания, причем уже довольно раздраженного (ну вы еще мой полный титул зачитайте, совсем весело станет!), вернулся к обычному обращению «Александр». Михаил с Сергеем тоже начали было называть меня на «вы» и вернулись к обычному обращению лишь по моей просьбе, да и то не сразу. Секеринский же делал вид, что ничего особенного не произошло. Подумаешь, был великим князем, стал цесаревичем, теперь вон вообще император – что тут такого? В его обращении со мной по-прежнему чувствовался оттенок снисходительности. Оно бы и хрен с ним – я в этом отношении человек не гордый, но такое поведение в теперешнем времени было несколько нехарактерным. Поэтому обязанности я распределил примерно так.

Секеринский присматривал за питерскими революционерами, а Рыбаков по мере возможностей – за ним. Михаил старался быть в курсе того, что происходило в высшем свете столицы – в основном через своих знакомых балерин и певиц, коих у него оказалось неожиданно много. Бердяев занимался московскими террористами, Зубатов ему помогал и, кроме того, по моему специальному указанию пытался разузнать, что связывает брата Жоржи с московским генерал-губернатором великим князем Сергеем Александровичем.

Дело было в том, что братец как-то подозрительно зачастил в Москву. Ладно когда он остался там с раненой матерью – это было более или менее понятно. Но она давно вернулась в Питер и сейчас живет в своем Аничковом дворце. Теоретически и Георгий проживает там же, но больше половины своего времени он проводит в Первопрестольной. Чего ему там вдруг понадобилось? Меня, честно говоря, удивляло, почему Зубатов этого до сих пор не выяснил, и на всякий случай я поручил Рыбакову попытаться узнать, в чем дело.

– Нет нужды, Александр, – спокойно заявил мне канцелярист. – Я это и так знаю.

– Да? Очень интересно. Может, со мной поделитесь?

– Слушаюсь. Сергей не смог найти причин взаимного интереса вашего брата и московского генерал-губернатора просто потому, что этого интереса нет. Георгий ездит в Москву не к Сергею Александровичу, а к живущей там женщине. Насколько я знаю, он уже почти дозрел до того, чтобы просить вашего разрешения на брак с ней, но пока побаивается. Он знает, что вы всегда носите с собой заряженный пистолет.

Я пожал плечами – что за ересь? Если паче чаяния он соберется жениться на какой-нибудь неравнородной особе, а других в Москве сейчас нет, то чего в него тогда стрелять-то? Да его за это обнимать и целовать надо, ибо он теряет права на престол!

Но тут меня охватило ужасное предчувствие.

– Его женщина – это…

– Да, Александр. Марина.

У меня потемнело в глазах.

– Это ты все подстроил, старый интриган! – рявкнул я, потеряв самообладание.

Канцелярист молчал, а я, с немалым трудом взяв себя в руки, пробормотал:

– Извините, Петр Маркелович. Такая новость, что не получилось сдержаться. Я не хотел вас оскорбить, но узнать подробности все же хочу.

– Разве вы меня оскорбляли? По-моему, «старый интриган» в ваших устах – это комплимент. Хуже было бы, считай вы меня молодым недотепой. Подробности же состоят в том, что идея действительно была моя, но к исполнению в равной мере приложили руки все трое.

– Но почему обязательно Марина?!