Чужое небо (СИ)

Ей не пришлось спрашивать, чтобы понять. Только что принесенный пакет, шелестя рассыпающимся содержимым, полетел на пол.

На не прозвучавший, но витающий в воздухе вопрос абсолютно исчерпывающе ответил четкий голос диктора из новостей по «Евроньюс».

- В ночь с 22-го на 23-ое марта в своем загородном доме в Подмосковье был обнаружен мертвым восьмидесятитрехлетний генерал ФСБ в отставке – Александр Яковлевич Лукин. Прокуратура не отрицает, что его смерть имела насильственный характер. Не исключает также, что убийство могло быть связано со служебной деятельностью Лукина еще до образования Федеральной Службы Безопасности, во времена КГБ при Советском Союзе. Подробности убийства и его расследование по неясным причинам содержатся в строжайшей тайне, Кремль отказывается комментировать, а зарубежные спецслужбы, в том числе Соединенных Штатов, всячески отрицают свою причастность к инциденту, - вещал на родном для него русском корреспондент.

- Матерь Божья… - Баки не заметил, как сам заговорил по-русски. – На кой хер его туда понесло?

Разрозненные, намерено зерненые кадры с места преступления и полное отсутствие конкретных имен в репортаже не помешали Барнсу самому сложить два плюс два.

В конце концов, кому еще могло срочно понадобиться угрохать дряхлого старика – пусть тот и был в свое время отпетой мразью – прямо в его доме, столько лет спустя?

Мысли в голове Баки в один миг стали подобны разворошенному пчелиному рою – их было одновременно слишком много, они жалили своим смыслом слишком больно.

Где его нашел Стив? В кресле-качалке? В постели за книгой? В беседке за чашкой чая? Быть может, в цветнике, сгорбленным над любимыми пионами? Он его застрелил или придушил голыми руками? Наверняка, приложил бы щитом, окажись тот при нем. Был ли он в шлеме или хотел, чтобы Лукин его непременно узнал? Вряд ли в случае, подобном этому, он стал бы светить свою звездно-полосатую форму. Не по его это, не по чести. А впрочем, убийство из мести Стиву тоже не к лицу. В уже свершившийся факт Баки упрямо не хотел верить, потому что… ведь это же Стив! Который никогда никого не хотел убивать!

Хотя он ненавидел ублюдков и убивал, когда было необходимо: сначала фрицев на войне, а затем, семьдесят лет спустя, – врагов ЩИТа, всякий раз вынужденный наступать на горло собственным принципам. Он делал это ради Родины, которой преданно служил – это понятно, очень похоже на малыша Стиви из Бруклина, но убийство ради мести…

Впрочем, и это, наверное, тоже похоже на Стива, просто такого его Баки уже не помнил. Перед его глазами, как черная повязка у слепого, всегда вставало то проклятое ущелье, в голове крутился, повторяясь в сотый и тысячный раз, их глупый разговор про изощренную месть за Русские горки на Кони-Айленде. Кому из них было знать тогда, что он и станет последним?

Все, что случилось после, Баки помнил уже иначе: он помнил боль, как сильнейшее из физических ощущений, определяющее все остальные, помнил ожидание, как оно сменилось сперва на совсем детскую обиду, затем – на бессильную злость, и в самом конце – на зыбкое отчаяние, которое с тех пор всегда ассоциировалось у Баки с розовым цветом – алой кровью на белом снегу.

Конечно, он не думал тогда, что Стив вовсе его не бросал, а возвращаться не стал, вполне оправданно, потому, что некого было искать живым после падения с такой высоты. Нет, об этом Баки тогда совсем не думал, все его здравые мысли сожрал без остатка ненасытный страх. Потому что он упал и не умер, потому что вокруг все было чужое, даже небо было чужое, и так страшно было умирать в одиночестве…

- Я думал, он ушел, чтобы не смотреть. Думал, Солдат наконец-то отвратил его, - у Баки предательски дрогнула живая рука, а глаза вдруг повлажнели, от чего размылась картинка на экране. Скрывая слабость, мужчина низко опустил голову и впился зубами в сжатый до белеющих костяшек кулак. – Он не должен был…

- Он посчитал иначе, - опустившись рядом с ним на колени, она обняла его за влажную шею, привлекая ближе и вынуждая ткнуться горячим лбом себе в грудь. - Дурачок ты мой дурачок. Когда до тебя дойдет, что ты этого стоишь?

Ласково поглаживая взмокший затылок, она посмотрела поверх его плеча на оформленное в светлых тонах пространство их отельного номера. По белому ковру контрастно-яркими пятнами рассыпались спелые абрикосы и сливы.

«Наверное, не раньше, чем это дойдет до меня», - закончила она уже про себя и медленно, проверяя, можно ли, отстранилась, осторожно стягивая вверх с живота к торсу и выше его толстовку.

Рубцы на стыке бионики с плотью она всякий раз встречала, как впервые. Грубые, страшные, их рельеф она воспроизводила с закрытыми глазами, оглаживая пальцами каждый шрам, каждую отметину, малейшим прикосновением пуская рефлекторные импульсы металлического движения вниз по руке: от плеча до самого запястья к кончикам металлических пальцев.

- Я их выкину все до единой, если ты и дальше продолжишь одеваться как полярный мишка, - толстовка отлетела в сторону. – Так и будет, я не шучу.