– Я же сразу сказал тебе: я не хочу, чтобы ты спасала меня. Я хочу, чтобы ты спасла мое сердце.
– Почему? – Я была ошарашена. Слова давались ему с большим трудом.
– Все равно я виноват. Я пытался спасти ее – и не смог. Я опоздал. Курт Нилон мне никогда не нравился, я избегал его, чтобы не ловить на себе его взгляд. – Но Джун… Джун была очень хорошая. От нее пахло яблоками, и она готовила мне тунца на обед, разрешала сидеть с ними за столом, как будто я член семьи. А после того как Элизабет… после всего… Джун и так потеряла их обоих. Я не хотел, чтобы она потеряла еще и прошлое. Семья – это не люди, это место, – тихо сказал Шэй. – Место, где хранятся воспоминания.
Значит, он взял на себя преступление Курта Нилона, чтобы безутешная вдова могла вспоминать о нем с гордостью, а не со стыдом. Насколько тяжелее было бы ее горе, если бы анализ ДНК показал, что насиловал Элизабет не Шэй, а Курт?
– Если ты опять примешься искать улики, ей придется заново пережить тот кошмар. А так – это конец. Это все.
В горле у меня встал ком сдавленного плача.
– А если однажды Джун все же узнает? И поймет, что тебя казнили ни за что?
– Тогда, – сказал Шэй, и губы его расплылись в счастливой улыбке, – она вспомнит обо мне.
Взявшись за это дело, я уже отдавала себе отчет в том, что мы с Шэем преследуем разные цели. Я пыталась убедить его, что изменение приговора – это повод для радости, даже если донорство пришлось бы отложить на неопределенный срок. Но Шэй был готов умереть, Шэй
Он коснулся моей руки, сжимавшей решетку.
– Ничего страшного, Мэгги. Я в жизни не сделал ничего значительного. Я не нашел лекарство от рака, не справился с глобальным потеплением и не получил Нобелевской премии. Всю жизнь я занимался лишь тем, что причинял боль любимым людям. Но смерть… Смертью я распоряжусь иначе.
– Как?
– Я покажу, что жизнь стоит того, чтобы жить.
Я понимала, что не забуду Шэя Борна еще очень долго, – независимо от того, казнят его или помилуют.
– Человек с такими убеждениями, – сказала я, – не заслуживает смерти. Шэй, я умоляю: помоги мне помочь тебе. Ты не обязан играть в героя.
– Мэгги, – ответил он, – ты тоже.
Джун
– Экстренная ситуация, – сказала медсестра.
Палату Клэр заполнили врачи и медсестры. Одна начала закрытый массаж сердца.
– Пульс не прощупывается.
– Вводим дыхательную трубку.
– Начинайте закрытый массаж сердца.
– Можно подключить капельницу?…
– Какой ритм?
– Нужен электрошок… Накладывайте пластырь.
– Разряд в двести джоулей.
– Готово… Разряд!
– Остановка массажа…
– Пульса нет.
– Эпи. Лидокаин. Бикарбонат.
– Проверьте пульс…
Доктор By влетел в палату.
– Уведите мать! – скомандовал он, и медсестра схватила меня за плечи.
– Пройдемте со мной, – сказала она, и я кивнула, но ноги отказывались повиноваться. Кто-то опять поднес дефибриллятор к груди Клэр. Последним, что я увидела, прежде чем меня вытащили в коридор, было ее крохотное тело, подброшенное над кроватью электрическим разрядом.
Я видела, как линия на мониторе стала прямой. Я побежала к дежурной медсестре. И я сидела рядом с ней, когда состояние нормализовалось и сердце Клэр – истрепанное, искалеченное – забилось вновь. Глядя на множество экранов, изучая холмистую местность ее сердечного ритма, я боялась даже моргнуть, нарушив наш хрупкий мир.
Клэр тихонько заплакала и заметалась на подушке. В свете мониторов ее кожа казалось зеленой, как у инопланетянки.
– Детка, – прошептала я, придвинувшись ближе. – Не пытайся говорить. Трубку еще не вытащили.
Она несмело приоткрыла глаза – в них читалась немая мольба. Слабым жестом она попросила ручку.
Я протянула ей белую дощечку, выданную доктором By. Трубку снимут только на следующее утро, а до тех пор общаться мы могли посредством этой доски. Почерк у нее был неровный, с острыми концами букв.
«ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?»
– Сердце, – вымолвила я, сморгнув слезы, – немного сбилось.
«МАМА, ПОМОГИ МНЕ».
– Все, что угодно, солнышко.
«ОТПУСТИ МЕНЯ».
Я опустила глаза. Я к ней даже не притрагивалась.
Клэр обвела надпись в крут – и я поняла ее.
Я вдруг вспомнила, как однажды Курт сказал мне: спасти можно лишь тех, кто сам хочет спастись. Иначе вы погибнете оба. Я посмотрела на Клэр, но она уже заснула, не выпустив маркер из пальцев.
Две слезинки сбежали по щекам и упали на больничное одеяло.
– Клэр… Прости меня, – прошептала я.
Прости меня за то, что я сделала.
Прости за то, что я обязана сделать.
Люсиус
Стоило кашлянуть – и меня выворачивало наизнанку. Я чувствовал, как на коже вздуваются жилы как жар в голове просачивается каплями пота на подушку. Если мне на язык положить ледышку она растает прежде чем я успею ее проглотить странно что вспоминаешь казалось бы забытое например этот урок школьной химии. Испарения вот как это называется когда становишься тем чем думал никогда не станешь.