Чужое сердце

Божья благодать, как сладок звук твой…
Дала ты грешнику усталому уснуть.
Когда-то я блуждал, но я нашел свой путь.
Я вижу, хотя был слепой.

Я не знал, виновен ли Шэй в убийстве или его поступок истолковали превратно. Не знал, кто он – Мессия или эрудит, цитировавший тексты, которых никогда не читал. Я не знал, творим ли мы историю или лишь заново ее проживаем. Но я знал, что должен делать. Жестом велев Шэю податься вперед, я зажмурился и осенил его крестным знаменем.

– Господи Всемогущий, – пробормотал я, – взгляни на раба своего, сраженного страшным недугом, и утешь его посулом жизни вечной, дарованной в воскрешении сына твоего – Иисуса Христа, Спасителя нашего. Аминь.

Я открыл глаза и увидел, что Шэй улыбается мне.

– До скорой встречи, отче, – сказал он.

Мэгги

Выйдя из камеры Шэя, я неверной походкой выползла из циркового шатра – да, это, знаете ли, был цирк, – и меня сразу же стошнило прямо на траву.

– Эй, – окликнул меня кто-то, – вы в порядке?

Меня подхватила чья-то рука. Вглядевшись в поток тающего солнечного света, я узнала начальника тюрьмы Койна, который, похоже, был рад нашей встрече не больше, чем я сама.

– Идемте. Принести вам воды?

Он повел меня по темным, мрачным коридорам. Мне представилось, что в этих коридорах казнь была бы куда уместней, чем под ярко-голубым весенним небом в кудрявых облачках. Усадив меня в пустой столовой, он отправился к холодильнику за напитком. Но, даже выпив целую чашку воды, я по-прежнему ощущала горечь во рту.

– Простите, – сказала я. – Я не хотела блевать посреди вашего праздника.

Он сел напротив.

– Мисс Блум, вы ведь совсем мало обо мне знаете.

– Мне и этого достаточно, – сказала я, вставая с места.

– К примеру, я не самый ярый сторонник смертной казни, – продолжал Койн.

Я изумленно на него уставилась. Затем, усилием воли закрыв рот, снова опустилась на стул.

– Поймите меня правильно: раньше я был обеими руками «за». И я готов казнить человека, потому что это входит в мои обязанности. Но это не означает, что я ее одобряю. По правде говоря, мне случалось видеть заключенных, которым жизнь в тюрьме казалась хуже смерти. Видел я и тех, которых готов был убить голыми руками: бывают такие люди, в которых не найдешь вообще ничего хорошего. Но кто я такой, чтобы решать, убивать ли человека за убийство ребенка… а не за убийство драгдилера в перестрелке… и вообще – убивать ли? Я недостаточно умен, чтобы определять, чья жизнь дороже. И я не знаю человека, который был бы для этого достаточно умен.

– Если вы понимаете, что это несправедливо, но продолжаете это делать, как вы в принципе можете спокойно спать по ночам?

Койн грустно улыбнулся мне.

– А я сплю беспокойно, мисс Блум. Вы от меня отличаетесь лишь тем, что считаете, будто у меня нет совести. – Он встал. – Дорогу найдете?

Я должна была ждать в центре общественной информации вместе с отцом Майклом, чтобы нас отвели в шатер отдельно. Но я каким-то образом поняла, что Койн имел в виду нечто другое.

И что тем более удивительно… Он знал, что я это пойму.

Изнутри на куполе шатра было нарисовано голубое небо, над черным железом виселицы кружили искусственные облака. Станет ли Шэй смотреть вверх и притворяться, что он на природе?

Шатер был разделен пополам живым кордоном, который, словно дамба, разделял свидетелей со стороны жертвы и свидетелей со стороны осужденного. В письме из Управления по исполнению наказаний содержались строгие предписания насчет поведения внутри шатра. Если кто-то выкрикнет грубость или совершит другое неприемлемое действие, его тут же удалят из помещения. Отец Майкл, стоявший рядом, молился на четках. С другой стороны стоял Руфус Уркхарт, мой босс.

Не веря своим глазам, я заметила в переднем ряду Джун Нилон.

Я-то думала, что она останется с Клэр: девочку ведь готовили к операции. Когда она позвонила мне сказать, что согласна принять сердце Шэя, я не стала задавать лишних вопросов. Боялась сглазить. Теперь же мне хотелось подойти к ней и спросить, как дела у Клэр, не выбились ли они из графика, – но офицеры могли заподозрить, что я пристаю к ней, а рисковать я не могла. К тому же, если честно, я боялась ее ответов.

Где-то за занавесом Кристиан проверял, правильно ли затянут узел, чтобы смерть была максимально безболезненной. Я знаю, что это должно было утешить меня, но, по правде говоря, мне никогда еще не было так одиноко.

Мне сложно было признаться самой себе, что я подружилась с человеком, обвиненным в убийстве. Юристы должны знать, что эмоциональная связь с клиентом недопустима; но это еще не означало, что подобные связи никогда не возникали.

Ровно в десять часов занавес раздвинулся.

Шэй казался совсем маленьким на этой громадной платформе. В белой футболке, оранжевых штанах и мокасинах, он стоял между двумя офицерами, которых я прежде не видела. Руки у него были заведены за спину, ноги, кажется, связаны кожаным ремнем.

Он дрожал как осиновый лист.

На платформу поднялся председатель Линч.