Чужое сердце

– Я в советах извращенцев не нуждаюсь! – рявкнул Кэллоуэй, но, подумав пару секунд, спросил: – Как вы думаете, может, действительно завернуть его в футболку?

Шэй продолжал кричать, но мы сосредоточились на репортаже из камеры Кэллоуэя: малиновку завернули в футболку, малиновку уложили в левую кроссовку, малиновка порозовела, малиновка приоткрыла левый глазик на полсекунды.

Мы все уже забыли, каково это – дорожить чем-то настолько, Что утрата станет невыносимой. Первый год я представлял, что луна – это мое домашнее животное, которое раз в месяц навещает лично меня. А этим летом Крэш мазал вареньем вентиляционную решетку, надеясь развести колонию пчел, – впрочем, к животноводству эта затея имела куда меньшее отношение, чем к его нелепому желанию выдрессировать насекомых и заставить их жалить Джоуи во сне.

– Ковбои скачут. Прячьтесь, индейцы, – сказал Крэш.

Это был наш условный код, означающий приближение охраны. В следующий миг двери разъехались. Охранники стояли возле душевой, ожидая, пока Шэй просунет руки в наручники и его можно будет довести до камеры, хотя путь этот составлял не более двадцати футов.

– Они не знают, что это, – сказал Смит. – Обследование показало, что это точно не астма и не проблемы с легкими. Возможно, аллергия, но сейчас у нее в комнате вообще ничего не осталось. Понимаешь, Рик? Комната стоит пустая, как тюремная камера.

Иногда охранники переговаривались при нас, но никогда не обращались к заключенным напрямую, никогда не рассказывали нам о своей жизни. И это, в общем-то, к лучшему. Нам совершенно необязательно было знать, что у парня, который проводит нам досмотр с полным раздеванием, есть сын, забивший в четверг решающий гол на футбольном поле. Лучше уж напрочь забыть, что это тоже люди.

– Они сказали, – продолжал Смит, – что ее сердце уже не сможет переносить такой стресс. И мое, если честно, тоже. Ты даже не представляешь, как тяжело смотреть на собственного ребенка обвязанного всякими проводами и обложенного мешочками.

Второй охранник, Уитакер, был рьяным католиком и любил подкладывать на мой обеденный поднос рукописные библейские цитаты, в которых осуждался гомосексуализм.

– В воскресенье отец Уолтер помолился за Ханну. Он сказал, что с удовольствием сопроводит тебя в больницу.

– Мне неинтересно мнение священника, – пробормотал Смит. – Что же это за бог, который так поступает с невинным младенцем?

Шэй просунул запястья в окошко душевой, чтобы в следующий миг на них сомкнулись наручники. После этого дверь открыли.

– Начальник тюрьмы согласился со мной поговорить?

– Ага, – ответил Смит, ведя Шэя к камере. – Пригласил тебя чайку попить.

– Мне понадобится всего пять минут…

– Не у тебя одного тут проблемы! – гаркнул Смит. – Пиши заявление.

– Я не могу! – воскликнул Шэй.

Я прокашлялся.

– Офицер, а можно и мне один бланк, пожалуйста?

Заперев Шэя, Смит вытащил бланк из кармана и просунул его в окошко моей камеры.

Как только офицеры покинули наш ярус, послышался тихий, робкий писк.

– Шэй? – окликнул я. – А почему ты не можешь заполнить этот бланк?

– У меня со словами беда.

– Уверен, начальник тюрьмы не обратит внимания на грамматические ошибки.

– Нет, не в том дело. Когда я начинаю писать слова, буквы путаются.

– Тогда скажи мне, и я напишу текст за тебя.

Последовала пауза.

– Ты и вправду сделаешь это для меня?

– Завязывайте уже с этой мелодрамой! – цыкнул Крэш. – Тошно слушать.

– Скажи начальнику тюрьмы, – начал диктовать Шэй, – что я хочу пожертвовать свое сердце после смерти. Хочу отдать его девочке, которой оно нужнее, чем мне.

Я приложил бланк к стене и, заполнив все поля карандашом, подписался фамилией Шэя. Привязал бумажку к своему отрезу лески и просунул ее в узкий проем под дверью его камеры.

– Отдай это офицеру, который будет делать обход завтра утром.

– Знаешь, Борн, – задумался Крэш, – не пойму я, что ты за человек. С одной стороны, ты говнюк, убивший маленького ребенка. За это ты заслуживаешь того, чтобы в следующей жизни родиться грибком на ногах Джоуи. С другой стороны, ты завалил копа, и я, например, благодарен, что в мире одной свиньей стало меньше. Как же прикажешь к тебе относиться? Ненавидеть тебя или уважать?

– Ни то, ни другое, – ответил Шэй. – И то, и другое.

– Знаешь, что я думаю? Убийство ребенка перекрывает все хорошее, что ты сделал. – Крэш встал, подошел к передней стенке камеры и начал колотить металлической кофейной кружкой по плексигласу. – Выкинуть его! Выкинуть! Выкинуть его!

Джоуи, не привыкший быть хоть на одну зарубку ниже кого-то на тотемном столбе иерархии, первым подхватил эту песню. Затем присоединились Техас и Поджи, которые слушались Крэша во всем.

Выкинуть его.

Выкинуть его.

Голос Уитакера захрипел в громкоговорителе.

– У тебя проблемы, Витал?

– У меня проблем никаких. Проблемы – у этого ублюдка-детоубийцы, вот у кого. Я вот что скажу, офицер. Выпустите меня на пять минут, и я освобожу добропорядочных налогоплательщиков Нью-Хэмпшира от лишней возни…

– Крэш, – мягко сказал Шэй, – угомонись.