Чужое сердце

В кабинете доктора Клер Бланшо – психиатра, психоаналитика

– Здравствуй, Шарлотта.

– Здравствуйте, доктор, знаете, я чуть не пропустила прием…

– И по какой же причине?

– Без причины, извините.

Я опускаю голову и умолкаю. Я не расскажу врачу про свет, идущий с неба, и про то, что мое присутствие на приеме иногда зависит от погоды.

– Вы не подождете несколько минут?

Доктор, как всегда, открывает дверь в пустую приемную и улыбается мне с той неизменной благожелательностью, за которой я и прихожу. Даже когда я прихожу точно в назначенное время и никого в ее кабинете нет, доктор заставляет меня несколько минут подождать. Кажется, это такой метод. Пациентам нужна некая переходная камера для адаптации, момент переключения между существованием снаружи и здесь, у нее, между сознательной жизнью и выражением бессознательного. В холле – неопределенной давности журналы по искусству, истории и кулинарии, никаких новостных изданий, ни единого ежедневника, даже какого-нибудь «Void», который листают мои подруги по профессии. Нужно отключиться, перейти в иное измерение, туда, где прошлое, настоящее и будущее сливаются воедино. Бессознательное не имеет понятия времени. Я сижу и рассматриваю комнату. Прямо на стене скромно развешены дипломы, и я отчетливо слышу намек: «Остерегайтесь шарлатанов!» В дипломах упомянуты все науки, начинающиеся на «психо». Мой доктор – суперпрофи. Холл, как и кабинет, оформлен в оттенках бежевого цвета, от которых исходит настоящее ненавязчивое спокойствие. Напротив меня – новое комнатное растение, огромное, невиданное, наверняка родом из джунглей, с крупными глянцевыми листьями в форме следов гиппопотама. Это единственная живность здесь, кроме меня, – мысли бродят в тишине. Я читала, что с растениями надо разговаривать. Я много чего читаю. Меня интересует все. Статья казалась серьезной. Вроде бы растения чувствуют состояние, ауру находящихся поблизости живых существ. Нас – животных, растения, насекомых – объединяет общая таинственная и драгоценная нить: жизнь. В Индии есть религия – джайнизм, корни которой уходят в глубокую древность и сторонники которой, полностью отвергающие насилие, прежде чем сделать шаг, подметают дорогу, чтобы случайно не раздавить что-то живое, пусть даже букашку. Они всегда ложатся до захода солнца, чтобы не надо было зажигать свечу, на которую прилетит и обожжет свои крылья ослепленная мошка. Хотела бы я съездить в Индию. Съезжу, когда добуду денег, в другой жизни. Я бы с удовольствием поговорила с другом из мира растений, но боюсь, что докторша отметит ухудшение моего состояния. И кроме того, у меня внезапно возникает такое чувство, что растение – из пластика… Уж слишком оно блескучее. Я подхожу, протягиваю руку. Дверь открывается. Я вздрагиваю от неожиданности.

– Цветок живой. Здесь нет ничего искусственного. Он вам нравится, Шарлотта?

– Да-да… Просто такие размеры внушительные – он с меня ростом…

Я думаю, а не сказать ли ей «до свидания» – и уйти из холла? Я всегда немного нервничаю перед встречей с психологиней с глазу на глаз, прежде чем начну рассказывать ей про свою жизнь. Немного страшно, и потому я дурачусь, провожу отвлекающий маневр, оттягиваю момент встречи наедине. Я не ложусь на кушетку, это слишком банально, и потом, мне на ней не так удобно. Я люблю смотреть прямо в глаза, общаться, видеть эффект от своих слов.

– Итак…

Моя психологиня начинает все наши встречи с этого слова. Думаю, она не сразу подобрала этот ключик, слово, которое побуждает заговорить. Она произносит его негромко, врастяжку, это самое длинное «итак», которое мне доводилось слышать. И иногда я против воли подражаю, повторяю это слово, прежде чем ответить, – и она улыбается.

Мой психолог – женщина лет пятидесяти-шестидесяти, я не умею хорошо определять возраст у людей, возраст – это не главное, не значимое, как сказала бы Клер. По мне, лучше жить, чем считать. Клер – так зовут мою докторшу, у нее то же имя, что и у прекрасной ведущей новостей из моего сна. Эта Клер тоже очень красивая женщина со светлыми глазами, с тщательно убранными назад волосами. Она элегантна и поразительно сочетается со своим кабинетом – она тоже вся в бежевом. Одно ее присутствие действует на меня благотворно. Когда она рядом, я становлюсь сильнее.

– Итак… мне приснился жуткий сон: я умерла. Я видела все: машину «скорой помощи», больницу, отца, Тару, которую я искала, вечерние новости, церковь, мою воскресшую мать, и весь этот веселый мир, и новорожденного, который не вполне родился, он был недоношенный, с закрытыми глазами, с прозрачной кожей… Я рассказываю Клер свой сон от начала до конца. Она набирает полную грудь воздуха и только потом отвечает:

– Видеть во сне смерть – довольно распространенное явление. Вас это не устраивает? Жить, умирать, возрождаться… Вы несколько раз были на волосок от смерти, однако никогда об этом не говорите.

– Не вижу никакого смысла говорить о смерти. Моя смерть для меня не существует. Я никогда не рассматривала ее в качестве возможного варианта. Потому что я хочу жить. Я была слишком молода, когда стали говорить о том, что я могу умереть. Смерть как таковая просто не рассматривается, это нереально, а теперь еще у меня Тара, я ужасно хочу жить, так что я, естественно, должна жить.

– Что вы чувствуете, вспоминая этот сон?

– Сильную, небывалую тревогу. Когда я проснулась, я сжимала Тару в объятиях и плакала. Я испугалась. Понимаете, доктор, впервые в жизни я почувствовала страх смерти. Хотя это всего лишь сон, но это странный сон, очень явственный, и потом, когда я увидела этого младенца на стуле – совсем одного, я так испугалась…

– Сон – это всего лишь сон. Символическое отражение, уходящее корнями чаще всего в область бессознательного. Страх – чувство, не обязательно связанное с реальностью. Это может быть предупреждение, приглашение жить более полной жизнью, осознать счастье того, что ты просто жив.

– А бывают вещие сны?

Я прерываю Клер, она улыбается, неодобрительно качая головой:

– У меня никогда не было подтверждения этому, и сама я никогда вещих снов не видела. Поэтому я, скорее, склонна ответить вам отрицательно. Но я допускаю, что некоторые явления пока еще необъяснимы. Предчувствие часто бывает отражением боязни какого-то события. Во сне можно видеть то, чего опасаешься. А если оно случается, то можно сказать: «Вот видишь, а я это предсказал». Людям хочется верить, что они обладают уникальными способностями, что могут подчинить себе жизнь. Но все это только чувства и совпадения.

– А новорожденный из моего сна?

– Вы уже много раз говорили мне о своем желании иметь еще одного ребенка, правда? Я не специалист по толкованию снов, но младенец может просто символизировать жизнь. Вы не раз были на волосок от смерти, но каждый раз выживали. Но что вы сами думаете, Шарлотта, про этого младенца? Важны ваши чувства.

– Это никак не связано с моим желанием завести второго ребенка. Я боюсь этого видения и, главное, боюсь умереть… Значит, я не умру?

– Умрете, и я тоже умру – когда-нибудь. Смерть – либо проблема, либо избавление – на выбор!

Мне иногда кажется, моя докторша еще больше ку-ку, чем я сама. На вид – гладкая, ровная, не придерешься, а внутри – чистый самоубийца. Я бы сама могла лечить людей, у меня большой опыт в области психологии. Так что у нас с ней стенка на стенку.

После долгих лет общения лакановские [2] позы Клер и ее установка на молчание, которые я с трудом выносила, разлетелись в пух и прах. Клер адаптировалась к перепадам моего настроения. Мы общаемся, она спонтанно заговаривает со мной, дает мне советы, защищает меня или провоцирует.

– Когда? Когда я умру… Мне хочется знать, сколько еще осталось времени.

– Я психоаналитик, а не гадалка. Видеть во сне смерть вполне нормально. Не каждый день, конечно, но сон о смерти – это еще и сон о жизни, бояться умереть – значит явно признать свою привязанность к жизни.

– Я хотела бы жить долго…

– Прекрасно…

На лице доктора – мельчайшие признаки нетерпения, усталости. Либо наше время истекло, либо я вышла из темы, либо повторяюсь. Она хотела бы, чтобы мы поговорили о другом, но мне нужно понять это чувство незнакомого мне страха, вспыхивающее во мне при едином воспоминании о том сне.

– Я очень испугалась… это почти не выразить словами… такое мощное чувство, от которого каменеешь, идущее из самых печенок… Этот сон был не похож на другие, как бы вам сказать… Это было как будто…

Клер успокаивающим тоном прерывает меня:

– Но вы ведь живы, вы сидите передо мной, страх прошел, да? Сон символический, но не имеющий реального основания, раз вы живы. И еще живее обычного. Словом, это очень жизнеутверждающий сон про смерть!

– Да…

Я заканчиваю начатую фразу:

– Это как будто был не мой сон…

Клер поднимает бровь, лицо напрягается, потом появляется усталая улыбка. Время истекло.

– Прекрасно… Держитесь крепче за реальность, за то, что действительно есть, не бойтесь того, чего не существует. На сегодня достаточно. Хорошо?

Провожая меня до двери, Клер внезапно говорит, чтобы завершить встречу, как всегда, на позитиве:

– А кстати, ваша книга называется «Любовь в крови», правильно? Замечательный успех, я обязательно ее прочту.

– Я в следующий раз принесу вам экземпляр. Это доставит мне удовольствие.

Спускаясь по просторной деревянной лестнице прекрасного старинного жилого дома, медленно выводящей меня к улице Севр, я не могу избавиться от задумчивости. Не вернуться ли назад? У меня такое чувство, что я забыла сказать Клер что-то важное. Но что?