Чужое сердце

Париж, апрель 2008 г.

Съемки «Любви в крови» начинаются через две недели. Янн улетает в Австралию через месяц. Он попросил меня после лета переехать к нему жить, он даже навел справки о том, сколько стоят двуязычные школы. Это невозможно, я не могу разлучить Тару с отцом. Душевное равновесие дочки гораздо важнее моего. Если Янн уезжает только на год, я дождусь его. Мы уже распланировали первые полеты. В августе Янн на месяц вернется, но до этого он хочет подарить мне первое путешествие в Австралию по окончании съемок фильма. Мой врач утверждает, что тревожность во время полета не опасна, а я уже располагаю всем арсеналом лекарств для борьбы с ней.

Я провела ночь с Янном в его тихой голубой спальне, выходящей на мощеный внутренний дворик. Янн спит мало. Он встает всегда очень рано и садится работать к компьютеру, ему не нужен будильник. Как всегда, он ушел неслышно, – наверное, он поцеловал меня в лоб таким невесомым поцелуем, что я не проснулась. Янн бережет меня. Мне всегда нужно много спать, чтобы отдохнули сердце и тело. Уже больше девяти, когда настойчивый звук будильника заставляет меня открыть глаза. Он звучит как будто издалека, но пронзительный звук нарастает, я встаю, что-то бурчу, еще хочется спать. Я узнаю звонок мобильного телефона Янна. Он, видимо, забыл его.

Я делаю несколько шагов по гостиной и замечаю, что звук идет из индийского секретера. Телефон внутри, но узкие дверцы заперты, и ключей нет. Теперь звонит мой телефон, он мигает на низком столике прямо за мной. Я всегда убираю его от себя подальше, когда ложусь спать, кроме тех случаев, когда завожу будильник. Я боюсь излучения. Звонит Янн.

– Я тебя разбудил? Прости, пожалуйста. Ты не видела моего телефона? Я сейчас все забываю. Видимо, оставил его дома.

– Да, он в индийском секретере, напротив меня. Скажи, где лежит ключ, и я тебе его подвезу к работе.

Поколебавшись, Янн отвечает:

– Нет, незачем тебе ехать к Опере, я сам в обед за ним вернусь. Дождешься меня?

– Нет, я же тебе вчера сказала, но ты меня не слышал, я обедаю с Лили. Увидимся вечером, любимый.

– Да, сердце мое.

Прежде чем вернуться в спальню и лечь, я машинально провожу ладонью – как будто смахиваю несуществующую пыль – по крышке секретера, который теперь молчит: я проверяю, нет ли ключа. Сердце сильно колотится. Это бюро всегда меня привлекало и на самом деле интриговало. Почему оно всегда заперто? Это в характере Янна, – он человек организованный, методичный. Он из редкого сплава тонкой чувствительности и огромной дисциплины, которая служит рамкой, оградой его темпераменту. В доме у него безукоризненный порядок, и бюро на замке. Такой он человек, попробую еще немного поспать.

Я лежу без сна, о чем-то мечтаю, даю себе еще несколько минут покоя. Кусок неба, который виден с кровати в высоком окне, не слишком благоприятного цвета для вылазки наружу. Конец апреля, а весна еще не чувствуется. Мне хочется полежать в томном забытьи, вдыхая запахи другой, его стороны кровати. В складках примятого хлопка распознать запах Янна. Можно было бы подождать его – и подложить свинью Лили. А не обидится ли она? Ведь она и так уже сетует, что я забываю ее ради любимого, и, поскольку Лили иногда может быть ужасной язвой, она открыто радуется перспективе австралийской разлуки.

Наконец я встаю, иду готовиться на выход. В тот момент, когда я захлопываю за собой входную дверь, я вскрикиваю от удивления. С трубы одним прыжком ко мне под ноги выскочил кот. Он черно-белый с большими пятнами, как бретонские коровы, и убегает прежде, чем я успеваю его погладить. В пустынном в этот утренний час переулке, выходящем на улицу Музайя, в этом квартале, справедливо называемом «парижская деревня», я не мешкаю. Я поспешно иду к станции метро. Разъезды на такси между моим левым берегом и дальним востоком Парижа разорительны, и мой финансовый баланс ухудшается. Мне надо экономить. Я иду, поглядывая на ненадежное небо, от которого можно ожидать и дождя, и прояснения. Дойдя до метро, я, прежде чем спуститься по ступенькам, останавливаюсь перед его портиком, стилизованным под старину. У меня такое чувство, что я что-то забыла у Янна. Но что? Обшариваю карманы, сумочку, вроде бы у меня с собой все необходимое для возвращения домой: мобильный, деньги, ключи… Спускаюсь. На фоне длинного гудка, оповещающего о скором закрытии дверей поезда, я чувствую, как сердце удивительно сжимается в груди. Этот звук, знакомый всем парижанам, напоминает мне еще кое-что. Сигнал телефона Янна. Я сажусь на ступеньку лестницы, как опоздавший зритель в театре, и прислушиваюсь к буханью собственного сердца. Вот уж странное сердце, право слово. Можно подумать, что оно работает как сигнал оповещения. Изменения его ритма мало связаны с моими физическими усилиями, поскольку я стараюсь их избегать. Они как будто предупреждают меня о чем-то. Когда поезд въезжает в туннель, свет в вагоне мигает. В этом промежутке темноты сердце мое колотится по-прежнему сильно, и, как только я закрываю глаза, чтобы сконцентрировать мысли на дыхании, под веками тут же вспыхивает картинка, такая же четкая и яркая, как на экране моего «Макинтоша»: индийский секретер, его бледное, беленое дерево и его божества, создатель мира, боги порядка и разрушения.

Мне надо вернуться к Янну и открыть это бюро. Эта мысль внезапно спазмом сжимает мне живот, перехватывает горло. Мне не нравятся эти симптомы. Я решаю выйти на следующей станции. Бют-Шомон. Я разворачиваюсь. Сажусь в поезд, идущий в обратном направлении, и снова сигнал закрытия дверей заставляет меня вздрогнуть. На улице я пытаюсь ускорить шаг, но сердце бьется уже слишком сильно. В начале тупичка, который ведет к дому Янна, я снова вижу черно-белого кота, сидящего на стенке, как сфинкс, он следит за мной взглядом. Вхожу в дом. Несусь к секретеру. Хватаю стул и влезаю на него. На верхней полочке ключа действительно нет. Но где же он? Скоро полдень, Янн вот-вот появится. Не хочу, чтобы он застал меня роющейся у него в вещах. Я чувствую себя ужасно неловко, но ничего не могу с собой поделать. Куда он мог положить этот ключ? Пытаюсь влезть в голову мужчины, – мужчины методичного и организованного. Двойная трудность. У меня дома царит симпатичный кавардак, и я все никак не соберусь его как-то упорядочить.

Безупречный порядок в моем доме только сбивал бы меня с толку, он не был бы отражением моей жизни, моей сущности. Я чувствую, ключ где-то неподалеку. Встаю на колени, смотрю под бюро. Ничего. По бокам, за колоннами – ничего. За бюро. Да, сзади! Я засовываю пальцы между стеной комнаты и спинкой секретера с одной стороны – ничего. С другой. Вот он. Маленький гвоздик, и на нем – ключ. Естественно, я хватаю его двумя пальцами и роняю на пол. Изворачиваюсь и достаю. Теперь ключ у меня в руке. Я открываю обе тонкие высокие створки. Вот и телефон Янна – прямо передо мной в центре, на стопке каких-то папок. Я хватаю его и кладу на видное место на журнальном столике. Потом продолжаю рассматривать содержимое бюро. Красивая ручка, старинные часы, моя золотая цепочка с сердечком. Что она здесь делает? Янн отстегнул ее в вечер моего дня рождения. Я беру сердечко, которое принесло мне счастье, и рассматриваю его вблизи. Но мое ли это сердечко? Мне кажется, мое было не такое поцарапанное. Но рассматривала ли я его когда-нибудь так близко и пристально? Уже не помню. Рядом – фотография Янна и, наверное, его бывшей жены. Оказывается, я не знала, как она выглядит, я всегда избегала разговоров об этой женщине, о прошлом. Зато потрясающий вид за этой парой мне знаком. Это Тадж-Махал. Я тронута, увидев снова это место, такое значимое для меня, у меня даже немного кружится голова. Значит, вот она, женщина, с которой он развелся. Красивая, темноволосая, с приятной широкой улыбкой, глаза светлые, как у Янна, на вид ласковая. Смотрю на обороте. «Тадж-Махал, весна 1997». Под фотографией – ровная стопка ежедневников за прошедшие годы, еще ниже – несколько голубых картонных папок. Лежащая в самом низу папка не голубая, а красная. Я наклоняюсь посмотреть. Вдруг слышу какой-то шум в саду. Замираю. Сердце колотится. Я пытаюсь сложить все на место, восстановить идеальный порядок, но это ни к чему, входная дверь по-прежнему закрыта, это, должно быть, кот или почтальон. Я успокаиваю себя тем, что не делаю ничего страшного и если Янн застанет меня, то не будет сердиться, какой такой секрет он может скрывать от меня? Скажу, что хотела устроить ему сюрприз и принести мобильный телефон на работу. Наугад беру несколько синих папок и с ними – красную, голова немного кружится, смятение не проходит. Каждая из них посвящена какому-то профессиональному проекту: «Босколо-палас, Рим, 2005», «Отель Кемпински, Мюнхен, 2004…» На красной папке написана просто дата: «4/11/03». В изумлении я сажусь и открываю ее. Внутри – несколько прозрачных файл-пакетов. В первом – документ на бланке, который мне знаком. Госпиталь Сен-Поль. Свидетельство о смерти. Я читаю имя, фамилию: Виржини Бриен… Я не могу поверить. Это имя супруги Янна. Свидетельство датировано 4 ноября 2003 года… В другом файле – наклеенная на лист бумаги статья из газеты. «Гроза: Автокатастрофа со смертельным исходом на площади Насьон, 12-й округ Парижа…» У меня трясутся руки. Я разворачиваю газету и обнаруживаю фотографию с первой полосы газеты «Ле Паризьен»… Мой взгляд туманится, грудь что-то сжимает, я останавливаюсь и чувствую, что не в состоянии положить на место все эти документы. Значит, Янн не в разводе, он лжет мне с самого начала, его жена умерла 4 ноября 2003 года, утром в день моей пересадки сердца. Внезапно я чувствую себя как в тумане. Я слышу только жужжание – странное и протяжное. Я оставлю весь этот разгром в таком виде. Янн сложит вещи на место. Я хватаю сумку, лежащую на столе, и медленно, как зомби, делаю несколько шагов по гостиной, потом быстрее, быстрее и бегу прочь.

Я не до конца захлопнула дверь, не услышала щелчка замка – ну и пусть, я не оборачиваюсь, я лечу стрелой, это паника, это бегство. Глаза ничего не видят. Я пытаюсь найти дорогу, хотя знаю этот маршрут наизусть, секунду я не понимаю, куда нужно сворачивать – влево, вправо, что я тут делаю – так далеко от дома? Я стою, озираясь. Проходящая мимо дама вежливо спрашивает: «Вы потерялись?» Я не отвечаю, я сильно-сильно зажмуриваюсь, словно чтобы проснуться, потом шагаю к метро.

Я не могу сосредоточиться ни на чем. Все рушится вокруг. Все путается у меня в голове. Я перестаю что-либо понимать. Я испытываю смятение, какое охватывает разум безумцев перед полным помешательством, перед окончательной отключкой. Шум метро отзывается во мне грохотом. Сигнал закрывающихся дверей невыносим. Я зажимаю уши руками, мне хочется выть. Ко мне ласково обращается какая-то девушка, она делает шаг ко мне, она заговаривает со мной, протягивает газету и ручку Я не понимаю, что ей нужно. «Шарлотта Валандре, автограф, пожалуйста, Шарлотта Валандре…» Это имя звучит как эхо. Что это за имя? Меня зовут Анна-Шарлотта Паскаль. «Я не Шарлотта Валандре». Это имя – ошибка, проклятие.

Прохладный городской воздух медленно возвращает меня к какой-то реальности. Я сажусь на скамейку в маленьком сквере возле универмага «Бон Марше». Зачем эти дети так громко кричат? Где моя дочь? Мобильный телефон звонит. Я достаю его. Мигает надпись «Лили». Не знаю, смогу ли я говорить, но нажимаю на зеленую клавишу. Прижимаю телефон к уху и, узнав ее голос, плачу.