В этот момент его подхватили подоспевшие приставы и потащили к выходу под зоркими взглядами телекамер.
– Единственного Сына! – надрывался мужчина. –
Дверь захлопнулась, и в зале воцарилась абсолютная тишина.
Удивительно, что этот псих вообще попал внутрь: на входе всех проверяли и обыскивали. Однако оружием его была фундаментальная ярость праведника, и сейчас я уже не могла понять, кто в итоге выглядел глупее – он или Шэй.
– Что ж, – сказал Гордон Гринлиф, направляясь к Шэю, который снова взгромоздил закованные руки на поручень. – Значит, вы единственный последователь своей религии, так?
– Нет.
– Нет?
– Я не исповедую никакой религии. Из-за религии рушится мир – вы же сами видели этого парня, которого вывели из зала.
Я закрыла глаза: в лучшем случае Шэй проиграл. В худшем – у меня на лужайке будут жечь кресты.
– Протестую, – вяло промямлила я. – Это нельзя считать ответом на поставленный вопрос.
– Отклоняю, – сказал судья. – Он уже не ваш свидетель, мисс Блум.
Шэй продолжал бормотать что-то невнятное.
– Знаете, что делает религия? Она чертит на песке жирную черту. И говорит: «Не будешь слушаться – окажешься по ту сторону».
Он не кричал, не терял самообладания. Но в то же время и не
– Эти слова, – сказал он, – они мне просто глотку режут.
– Ваша честь, – мигом встрепенулась я, догадавшись, что близится катастрофа, – вы не могли бы объявить перерыв?
Шэй стал раскачиваться из стороны в сторону.
– Пятнадцать минут, – сказал Хейг, и приставы подошли к Шэю, чтобы препроводить его в КПЗ.
Объятый паникой, Шэй, будто блокируя удар, вскинул руки. И у нас на глазах все цепи – те, что сковывали его запястья, лодыжки и талию, те, которыми он постоянно гремел, – с легким звоном упали на пол, словно были сотканы из дыма.
6
Религия зачастую встает на пути у Бога.
Мэгги
Шэй стоял подбоченясь и, казалось, был потрясен внезапным освобождением не меньше, чем мы. Сначала никто не мог поверить в случившееся, и вскоре в зале воцарился хаос. С задних рядов доносились выкрики. Один пристав стащил судью с трибуны и повел его в кабинет, другой вытащил пистолет и велел Шэю поднять руки. Шэй замер, позволив приставу заковать себя в наручники.
– Стойте! – завопил отец Майкл у меня за спиной. – Он не понимает, что происходит!
Когда пристав опрокинул Шэя лицом на паркетный пол, он успел поднять на нас исполненный ужаса взгляд.
Я как ужаленная обернулась.
– Какого черта тут творится? Из Иисуса он превратился в Гудини?
– Он иногда такое делает, – пояснил Майкл. Вот только я не поняла, кому: мне или всем присутствующим, в доказательство собственной правоты. – Я пытался тебе сказать…
– Давай-ка я
– Ты его адвокат, – ответил Майкл.
– А ты – его наставник.
– Помнишь, я упоминал, что Шэй со мной не разговаривает?
Я устало закатила глаза.
– Может, хотя бы ненадолго представим, что мы не семиклассники, и будем выполнять свою работу?
Он отвел взгляд, и я сразу же поняла, что разговор предстоит не из приятных.
Зал суда к тому моменту уже опустел. Мне нужно было подобраться к Шэю и вдолбить ему одну-единственную трезвую мысль, которую, как я надеялась, он сможет удержать в голове хотя бы до начала дачи показаний. У меня не было времени выслушивать исповедь отца Майкла.
– Я был одним из присяжных, вынесших приговор Шэю, – сказал священник.
Когда я была еще подростком, мама придумала один трюк, к которому прибегала с тех пор регулярно. Когда ей хотелось: а) заорать; б) ударить меня; в) заорать и ударить одновременно, – она считала до десяти, беззвучно шевеля губами, прежде чем ответить. Я не без удивления почувствовала, как губы мои округляются, повторяя числа, и не без горечи осознала, что теперь-то
– Это все? – спросила я.
– А тебе
– Просто хочу убедиться, что это таки все. – Мысли спутались. Из-за того, что я заранее не известила Гринлифа, у меня могут возникнуть большие неприятности. С другой стороны, раньше я и сама этого не