Чужое сердце

Я успела уклониться в последний момент, когда кулак его пронесся мимо моего лица и врезался в двойное стекло, отделявшее нас от дежурного надзирателя.

– Он не должен был умереть! – взвыл Шэй.

Кровь закапала на тюремную робу, оставляя красную дорожку сожаления. На помощь примчалась целая армия надзирателей, которые скрутили его и потащили в госпиталь накладывать швы, тем самым лишний раз подтверждая, насколько он уязвим.

Однажды на школьном уроке полового воспитания учительница открыла нам прискорбный факт: не все будут развиваться так быстро, как некоторые наши одноклассники. Я, девочка, у которой объем талии превосходил объем учительской груди, уже и сама усвоила этот урок; усвоила его и Шерил Отенски, у которой первая менструация началась в шестом классе, в аккурат на школьном собрании, куда ей «посчастливилось» надеть белые брюки. «По-немецки это называется Tiefblume – поздние цветы», – сказала учительница, и сходства с моей фамилией оказалось достаточно, чтобы меня дразнили Поздним Цветком еще целую неделю. Маме я сказала, что больна бубонной чумой, и три дня отказывалась вставать с постели, большей частью мечтая о том, какой приятной станет моя жизнь лет через десять-пятнадцать и как бы скорее туда перенестись.

После встречи с Шэем искушение повторить эту выходку было чрезвычайно сильным. Интересно, а если я просплю оглашение вердикта, истцу автоматически зачтется проигрыш?

Однако, вместо того чтобы ехать домой, я неожиданно для самой себя очутилась у входа в больницу. Ощущение было такое, будто меня иссекли алебардой, а значит, мне требовалась медицинская помощь. Хотя едва ли найдется в мире врач, которому под силу излечить увидевшего свет скептика. Я уже не могла сохранять эмоциональную дистанцию со своим клиентом. Дело уже не в смертной казни в США, как я полагала прежде. И не в моей юридической карьере. Дело было в том, что человек, сидевший рядом со мной, человек, чей запах я узнавала (шампунь плюс хозяйственное мыло), человек, говоривший знакомым голосом (грубым как наждачная бумага, с камнепадом слов), – этот человек скоро умрет. Я плохо знала Шэя Борна, но это не означало, что, расставшись с жизнью, он не оставит в моей жизни разверстую дыру.

– Мне нужно поговорить с доктором Галлахером, – сообщила я дежурной медсестре. – Я его…

Кто?

Подруга?

Девушка?

Преследовательница?

Но прежде чем медсестра успела меня отбрить, я увидела Кристиана. Он шел по коридору с другим врачом. Заметив меня, он двинулся мне навстречу. Времени на раздумья не оставалось.

– Что случилось, радость моя?

За всю жизнь никто, кроме папы, не называл меня «радость моя». И от этого – а также по сотне других причин – я наконец разрыдалась.

Кристиан ласково обнял меня.

– Идем, – шепнул он, уводя меня в пустую приемную.

– Губернатор отказал Шэю в отсрочке, – сказала я. – А его лучший друг вчера умер. И мне пришлось сообщить ему об этом. И он умрет, Кристиан, он умрет, но не позволит мне найти оправдательные улики… – Я чуть отстранилась от него, чтобы утереть слезы рукавом. – Как тебе это удается? Как ты отпускаешь людей?

– Первым пациентом, умершим у меня на столе, была семидесятишестилетняя женщина, которая поступила к нам с жалобами на боли в желудке после ужина в шикарном лондонском ресторане. Через полчаса после начала операции у нее остановилось сердце, и мы не смогли ее спасти. Когда я вышел в приемную сообщить об этом ее мужу, он выслушал меня, не проронив ни слова. Я спросил, нет ли у него вопросов, а он сказал, что они с женой праздновали в ресторане золотую свадьбу. – Кристиан покачал головой. – Я до утра просидел в морге возле ее тела. Да, это звучит глупо, но я просто подумал, что в ночь золотой свадьбы никто не должен оставаться один.

Даже если бы меня еще прежде не покорили его обаяние, красота и британский акцент, сейчас я бы все равно была у его ног.

– Дело вот в чем, – добавил Кристиан. – Легче не становится, сколько раз ты это ни повторяй. А если становится – значит, ты потерял какую-то очень важную часть себя. – Он взял меня за руку. – Можно я буду ординатором на казни?

– Нельзя, – не задумываясь ответила я. Убийство – это нарушение клятвы Гиппократа. С врачами связывались тайно, через Управление исполнения наказаний. В документах, описывавших казни (я изучила немало таких папок), имя врача даже не указывалось. Даже в свидетельстве о смерти.

– Давай я возьму это на себя, – сказал Кристиан.

Я почувствовала приближение новой волны слез.

– Ты сделаешь это ради Шэя?

Он подался вперед и нежно меня поцеловал.

– Я сделаю это ради тебя.

Если бы я выступала на суде, то представила бы присяжным следующие факты: