Чужое сердце

Натали, ассистентка моего издателя, оставила мне забавное сообщение в своем телеграфном стиле:

«Доставим сердечную почту к 16.00. Готовьте место.

Счастливого Рождества, Шарлотта!»

Я с трудом нахожу место в гостиной, потому что ель, которую я купила в этом году, совершенно с ней несоразмерна. Выбирая ее, в потоке воодушевления я, наверное, возомнила, что живу во дворце. Прикидываю на руке десяток первых попавшихся писем со стола, чтобы представить себе размеры целой тысячи писем. В сто раз больше, чем это… Не могу понять. У меня плохой глазомер. К тому же это невозможно сравнить. Некоторые письма, надеюсь, будут состоять из большего количества страниц, чем мои счета.

Я кладу письма обратно и решаю открыть конверт с гордой подписью «Мерседес-Бенц» и этой жалкой звездой, у которой всего-то три луча. Любовная записка, мило озаглавленная «второе предупреждение», – первое я, должно быть, пропустила. Пять строчек напоминают мне о первом письме – «простом уведомлении», которое я получила перед поездкой на Корсику. Моя любовная история совершенно отключила меня от реальности, а время пролетело так быстро! Но я по-прежнему «обязана уплатить им 10 294 евро».

Ничего не понимаю…

Почти десять лет назад я не устояла и купила бедный «мерседесик»: он кувыркался и вставал на крышу в рекламном ролике, который показывали представителям международной прессы. Меня так забавляли злоключения этого гадкого утенка. Я купила его с автоматической коробкой передач и в кредит. Это была моя игрушечная машинка, моя кибитка, я напихала туда кучу вещей. В то время у меня была приличная зарплата, я играла в сериале «Кордье – стражи порядка» на TF1. Моя декларация о налогах внушала уважение! А потом, видя, сколько это стоит, и вообще небрежно относясь ко всяким материальным обязанностям, я несколько раз забывала менять масло и еще какие-то важные штуки, вплоть до того, что моя бедная тачка вконец загнулась, замигала всеми лампочками и сдохла у меня на глазах на площади Звезды под сенью Триумфальной арки. Ох и пробка же тогда случилась…

Дежурный полицейский, который констатирует мою неспособность сдвинуть «мерседесик» с места, так мил, что принимает меня за Софи Марсо. Такое со мной иногда бывает. Лицо вспоминают, а имя – не сразу. Так что в тот раз я была Софи.

Видя энтузиазм полицейского, я не осмеливаюсь исправить эту лестную ошибку. Я боюсь, что разочарую его и он бросит меня посреди сигналящих машин и дружных криков: «Дурра, убери телегу!» Но вскоре приходит спасение, страж порядка направляет движение в объезд моей машины, и, прежде чем сесть в кабину эвакуатора, я по просьбе полицейского пишу на картонном обороте пачки штрафных квитанций: «Тысяча благодарностей за помощь. С наилучшими пожеланиями, Софи». Я смеюсь, я позволяю обнять себя, но все же чувствую: мне нанесли самое тяжелое для публичного человека оскорбление: приняли за кого-то другого. Когда же к моему рыцарю и поклоннику присоединяется целый эскадрон его коллег в униформе, видимо им же и оповещенный, я предлагаю шоферу быстро тронуться с места, чтобы меня не арестовали за самозванство. Весь путь до автомастерской в Трокадеро я хохочу как сумасшедшая, что остается загадкой для сидящего рядом человека, явно изнуренного долгим рабочим днем. Потом я начинаю мечтать – под рокот мощного мотора, прислонившись лбом к трясущемуся стеклу, разглядывая вереницу аккуратных домов дорогих кварталов, – я мечтаю о том, как приятно быть Софи Марсо.

В ремонтном центре «Мерседеса», быстро констатировав преждевременную смерть моей кибитки, мне говорят: – Весьма странно, у него все-таки довольно надежный мотор… У вас есть график техосмотров? – спрашивает меня педантичный механик.

– Есть – что?

Я прикидываюсь удивленной и расстроенной и прямо на месте покупаю в кредит отличную подержанную машинку, которая мне служит до сих пор: это моя кибитка номер два.

И вот, три года спустя, отдел кредитования «Мерседес-Бенц» требует с меня 10 294 евро! Они ошиблись, что это за история с остаточной стоимостью, с отсутствием обеспечения на карте, еще остаток финансирования какой-то… Они, наверное, ошиблись в расчетах и только сегодня очнулись: «Алло, Шарлотта? В общем, мы забыли, но ты должна десять тысяч… Счастливого Рождества!» Как это некстати. Я все же ежемесячно платила требуемые с меня взносы. Я звоню моему кузену, который занимает важную должность в автомобильной промышленности, и выслушиваю его советы: «Срок, за который нужно выплатить долг, – три года, это слишком долго, чтобы не заметить ошибку, особенно для организации с сертификатом ISO 9001». – «ISO что?» – «Это как знак качества, который гарантирует высокий уровень выполнения операций, как видишь! Напиши им, объясни ситуацию, хоть подобные организации и не слишком склонны к состраданию, найми адвоката, думаю, дело стоит того».

Хорошо, я решаю защищаться, у меня нет выбора, – Шарлотта будет воевать с могущественной международной фирмой со знаком качества, но только позже, сейчас я жду свой подарок – первую сердечную почту.

Красивый мускулистый парень южной наружности сваливает на ковер три огромных мешка из джута, которые доставила почта моему издателю.

– Сможете вернуть мешки? – спрашивает он меня.

– Пустыми – смогу.

Это невероятно, тысяча писем с выражением симпатии. И все это мне? Чудесный сюрприз. У меня на глазах слезы. Неожиданный прилив чувств. Я не осмеливаюсь поднять голову. Я даю служащему пару монет, торопливо захлопываю дверь и поворачиваюсь к своим сокровищам. Мешки не закрыты, они просто завязаны узлом. Они отличаются друг от друга только огромными самодельными ярлыками, щедро заклеенными скотчем: «октябрь», «ноябрь» и «декабрь». Наугад ныряя в первый мешок, я чувствую, что мое сердце стучит так часто, что мне нужно присесть. У меня слегка кружится голова. Я потрясена этим доказательством любви. В течение нескольких секунд я пролистываю в голове все страницы моей книги, передо мной встают образы. Мои возлюбленные, письмо из лаборатории, премия «Сезар», моя мать, пересадка… потом, когда я закрываю глаза, чтобы успокоиться, я впервые вижу перед собой трехмерную картинку – мое сердце, мой пульсирующий трансплантат. Бесконечные потоки красной, оранжевой, алой крови прокладывают широкие и яркие борозды, похожие на огни автомобилей на запруженных ночных автострадах. Я вновь открываю глаза и быстро хватаю пригоршню писем, так и не сумев полностью успокоить ритм своего сердца.

Признание общественности, материализовавшееся передо мной, приводит меня в смятение. Мне не хватало его. Когда я постоянно мелькала по телевизору, меня часто окликали на улице, все время – с улыбкой, я ловила на себе взгляды в ресторане, меня вежливо останавливали, просили дать автограф, и мне это нравилось.

Два полных дня я трачу на чтение ста писем. Я считаю почту, как считала подарки на Рождество, чтобы попытаться измерить любовь. Растянувшись на диване в благоговейной и порой тягостной тишине, я читаю, плачу, смеюсь. Я часто прерываюсь, чтобы попить витаминную воду или зеленый чай, чтобы прийти в себя от чувств, которые часто переполняют меня. На пару минут я громко включаю какую-нибудь музыку, потом вновь принимаюсь за чтение и постепенно опустошаю мешок. Я отмечаю старательность авторов писем – часто они написаны очень аккуратно, с вниманием к выбору конвертов, бумаги, марок, слов…

Множество щедрых приглашений. Восторженный земледелец из Ларзака, друг Жозе Бове [6] , приглашает меня жить у него столько, сколько я пожелаю, моя комната – соседняя с его комнатой и комнатой Тары – ждет меня, он готов даже оплатить наш железнодорожный билет, он убежден, что шоу-бизнес – не для меня: урожденной бретонке гораздо лучше жить на лоне природы, рядом с ним. Письмо написано очень четко и со множеством разумных доводов. Жаль, фотография не приложена.

Разведенная женщина, мать двух детей, недавно ВИЧ-инфицирована в результате бурного и тайного романа. Ей казалось, что СПИД – это для гомосексуалистов, для маргиналов. Прошла тест во время обеденного перерыва. Узнала. В растерянности доверилась коллеге по работе, со следующего дня тот перестал целовать ее при встрече. Вскоре ее начали притеснять в известной крупной компании, где она работала, потом она ушла, не в силах выносить давление. Ей стыдно, ей страшно. Дочки слишком маленькие, чтобы знать правду о ее болезни. Если бы их не было, она бы покончила с собой. «Я думаю о смерти каждый раз, когда поезд метро подходит к платформе». Почерк неровный, страницы усеяны кляксами. Она уверяет, что моя книга помогла ей. Она чувствует себя более сильной, не такой одинокой, она вместе со мной. Подпись неразборчива, обратного адреса нет.

Чтение этих свидетельств горя, бессилия, одиночества людей, вынужденных молчать даже в кругу близких, причиняет мне боль. И все же я чувствую: мой долг прочесть все, узнать все. Иногда я вдруг швыряю какое-нибудь письмо на диван, вскакиваю и в голос возмущаюсь: «Черт возьми, это невероятно, на дворе две тысячи пятый год!»

В этом потоке реальности я порой с наслаждением натыкаюсь на свой любимый наркотик: признания в любви. Мне ее не хватает, и потому я очень чувствительна. Мои пальцы перелистывают множество страниц с «я люблю тебя», коллажи из моих старых и недавних фотографий, с детским личиком и с лицом изможденным, «я люблю тебя такой», с указывающей на картинку стрелкой, «я люблю тебя и такой тоже», затем «я люблю тебя всегда», написанное сотню раз, потом – красным, совсем снизу, написанное напоследок маркером, – «я без ума от любви к тебе!».

На сотом письме я прекращаю свои радости и страдания. Моя история помогла людям. Я счастлива и как будто оглушена, на меня нападает какое-то отупение. А сколько еще нужно сказать правды.

Я продолжу чтение через несколько дней, после праздников, постепенно. Каждый автор письма просит фотографию с автографом. Я звоню своему издателю, который согласился напечатать несколько сотен портретов. Я скоро получу их.

«Пари-матч» наконец сделал обложку – на ней я одна. Но какой ужасный снимок! Мой продавец газет даже не узнал меня, что утешительно. У меня грустный, усталый вид. Я звоню Тони. «Но ведь необходимо, чтобы все выглядело правдоподобно, дорогая, ты понимаешь? Как в жизни. По сравнению с книгой». Тони пытается меня успокоить. Я негодую.

Почему у меня нет права на ту ретушь, которая делает любую женщину молодой и прекрасной? Снимок вовсе не похож на меня в жизни, никто не узнает. «Как в жизни – допустим, но зачем уродовать! Я ведь не урод, правда?»

Под влиянием сурового образа этой реальности я решаю, что в 2006-м, если позволят средства, нужно изменить свой внешний вид, как следует взяться за себя! Так дальше жить нельзя. Я исправлю глаза, щеки и живот. Пусть смеются, пусть разоблачают мои ухищрения, мне плевать, это невыносимо.

Я получила фотографии, которые собиралась рассылать. Довольно приятные на этот раз. Я сама выбрала снимок, сделанный лет пять назад, немного сжульничала, но мне больше нравится эта фотография. Я настаиваю на своем праве быть кокеткой. Я немедленно отправляюсь на почту и покупаю сто красивых марок. Выбор не слишком велик. Розовые дети, мальчики или девочки, или регионы Франции. Я останавливаюсь на регионах, эти странные дети напоминают мне мои сны. К тому же если я пошлю Лазурный Берег в Бургундию, это будет глупо, но запомнится. Всю неделю между Рождеством и первым января я выписываю короткие послания на обороте снимков, заканчиваю подписью «Шарлотта» и ставлю смайлик. Лили кажется, что это глупо, а я так не считаю, это просто шутка. Я переписываю те адреса, которые могу разобрать, а Стивен, как настоящий клиницист, помогает мне разобрать несколько абсолютно нечитаемых подписей. А 31-го, в полдень, я решительно выхожу к зарешеченным окошкам почтового отделения на улице Севр, где неожиданно оказывается, что письма надо рассортировать по адресам: «Париж, парижский регион» или «Другие департаменты». Я также обнаруживаю, что мои читатели чаще всего провинциалы, как и мои предки. Шарлотта «Валь-Андре», чудесный курортный городок в Бретани, незабываемая песчаная арена моих детских каникул. Ну вот, все отправлено! Этих я поблагодарила. Осталось еще девятьсот, но главное – начало положено. Новогодний ужин чудесен. Я пробую великолепное бордо, как всегда по совету того же моего любимого виноторговца. «Божественное вино, расскажете потом, как оно вам понравилось». Мой виноторговец говорит как театральный критик. Он полон энтузиазма, и на то есть причины. Вино «божественно». Как и поцелуй Стивена в полночь.