Чужое сердце

Пьеса пользуется успехом у критиков, зрителей приходит много, по крайней мере в первые два месяца. Мне говорят: «Нам вас так не хватало», и мне нравятся эти слова. Аплодисменты гальванизируют меня, наполняют дрожью, – когда я слышу «браво», все во мне переворачивается. Вновь пережитый гул одобрения, любовь публики напоминают мне о том, как тягостно было мое актерское одиночество.

– Смотри, какие красивые! Это мои любимые цветы. Какой прелестный сладкий запах…

Костюмерша протягивает мне букетик фиалок размером с кулачок, без записки, перевязанный волоконцем рафии.

Его просил передать тебе один мужчина. Он почти ничего не сказал. Я не смогла уговорить его зайти и поздороваться с тобой. Застенчивый, но красивый, очень привлекательный мужчина…

– А какой? – спрашиваю я у Жанны, вдыхая запах сине-фиолетовых цветов с желтой сердцевинкой.

– Брюнет, с длинными волосами, красивая улыбка, цвет глаз не видела, он быстро ушел.

– Обожаю фиалки. Ты знаешь, что их запах ощущается только один раз? Он нейтрализует обоняние на несколько минут, потом они больше не пахнут…

– На языке цветов они означают тайную любовь. Синий цвет – цвет тайны, – просвещает меня Жанна.

– А я предпочитаю любовь явную.

На следующий вечер, когда мы смываем грим, Флоранс, одна из моих сценических партнерш, с которой мы делим гримерную, заговаривает со мной:

– Шарлотта, справа во втором ряду сидит мужик и просто не сводит с тебя глаз. Ты заметила? Красивый…

Нет, я ничего не вижу, когда играю. Меня нет, я переношусь куда-то в другое место. Даже на аплодисментах я не могу по-настоящему разглядывать лица. Я скольжу взглядом по залу и чувствую любовь – многоликую, анонимную, пульсирующую любовь зрителей.

Я не могу смотреть на кого-то конкретного, меня это полностью сбивает. Во время спектакля «Грязные руки» Жан-Поля Сартра в Театре Антуан много лет назад один человек приходил смотреть на меня каждый вечер две недели подряд. Это меня невероятно сбивало, я даже забывала текст. Я могу воспринимать публику только как единое целое, как доброжелательно настроенную массу…

– Мадам, вам фиалки, – радостно объявляет Жанна.

– Опять? От того же человека?

– Да. Он по-прежнему красив, застенчив и неразговорчив.

На сцене Флоранс незаметно кивает мне в сторону правой части зала, прямо передо мной. Я понимаю ее и отказываюсь смотреть. Я хочу оставаться полностью в роли.

– Сегодня фиалок не было, Жанна?

– Сегодня – нет.

– Он снова сегодня приходил, тот парень, ты не заметила?

– Нет… Значит, человек с фиалками – не он.

Назавтра Флоранс говорит мне, что она его не видела.

Он же не может приходить каждый вечер.

Теперь у меня в гримерной шесть букетиков фиалок, из них два – совершенно увядшие. Я кладу их на этажерку, чтобы засушить. Вчера я несколько минут ждала в коридоре, в том самом месте, где этот дикарь обычно протягивает Жанне букет фиалок. Напрасно.

Седьмой букет становится детонатором. К тесемке из рафии прикреплен кусочек бумаги, на котором написано: «Вы лучезарны».

На этот раз я пытаюсь рассмотреть первые ряды. Трудно смотреть сверху вниз. Обычно я в поисках вдохновения поднимаю взгляд. Ничего не вижу, но продолжаю вглядываться. Вечером цветов нет, и дикаря в зале тоже нет.

Три дня спустя Флоранс уверяет меня, что он точно был и сидел по-прежнему примерно в том же месте. В партере, второй-третий ряд, совсем справа.

Однажды вечером мне удалось все же поймать его взгляд, он возник из темноты, как вспышка огня.

Я видела его только один раз. Как запах фиалок, его глаза ослепили меня, выключили зрение. Продолжала играть на автомате. Это был человек с синими цветами, «дикарь», как его звала Жанна, я узнала его. Он придет встретиться со мной, это неизбежно. А если не придет, я сама его отыщу.

Потом он исчез. Несколько вечеров я безуспешно обшаривала взглядом первые ряды. Никаких следов безымянного мужчины, цветы прекратились.

Мне дарили другие букеты. Я помню роскошные красные розы, крупные бутоны скрывали лицо Жанны, помню коробку карамели с соленым маслом, которую она съела за несколько часов, но фиалок больше не было.

Жанна горюет вместе со мной. Она досадует, что не сумела убедить того человека зайти и поговорить со мной.

Я часто вспоминаю его взгляд. Потом однажды вечером, глядя на засохшие букетики, я понимаю, что воспоминание о человеке стерлось, как мимолетный сон. Я забыла «дикаря». Я засушиваю фиалки и успокаиваю наконец свое клокочущее сердце. Я знала похожие отношения, случались настойчивые поклонники, которые вдруг исчезали раз и навсегда.

Я познакомилась с актрисой и режиссером Майвенн Ле Веско – она новатор и тонкий человек, она приходит ко мне за кулисы сказать, насколько ей понравилась моя игра. Она готовится снимать новый фильм «Бал актрис» [21] и хотела бы отвести там роль для меня. Я счастлива, – не признаваясь себе, я надеялась, что эта театральная постановка породит у кого-нибудь желание поработать со мной. Я часто слышу, как разговаривают в гримерной мои партнерши, актрисы Флоранс Пернель и Валери Бенгиги, которые как будто завалены проектами, предложениями ролей. Им под сорок, и их карьера на подъеме. Я слышу, как они возбуждены, я понимаю их. Я рада за них. Иногда они внезапно смолкают, замечая мое молчание, потом заговаривают на другую тему.

Сегодня вечером на спектакле я сбиваюсь. Днем, во время импровизированный сиесты после нескольких недель затишья я снова видела страшный сон, снова пережила автокатастрофу. Потом началась мигрень, рвота. Я смогла выйти на сцену. За всю жизнь я не отменила ни одного спектакля. Мне случалось играть с температурой под сорок, меня рвало между выходами на сцену, в тот период, когда я принимала свои первые огромные таблетки, я играла вся покрытая красными корками или с разбитым сердцем, но роли я всегда отрабатывала. Мое желание быть актрисой, работать в полную силу оказывается сильней моих душевных и телесных сбоев.