Чужое сердце

– Готовы слушать дальше? – спросил Гришаев, когда дискуссия сошла на нет. – Так вот, второй стала шестилетняя Оля Крылова, полтора года спустя. Ее похитили в супермаркете, а вернули примерно через два месяца, когда родители уже отчаялись получить дочь назад, а милиция расписалась в собственном бессилии задолго до этого. Надо сказать, что дела Никиты и Оли не связали между собой, ими занимались разные следователи по месту жительства. Опять же следствие с самого начала пошло по тому же ложному пути, что и в случае с Ремизовыми: трясли родителей, а драгоценное время уходило. Связь установили только по возвращении Оли, но ничего путного так и не выяснили. Потом были Рома Решетилов и Дима Севостьянов в две тысяча седьмом, Маша Жукова и Арсен Баланян в две тысячи восьмом, Дмитрий Аксененко, Петр Анохин и Руслана Энтина в две тысячи девятом. Теперь есть еще Лавровский и Красин.

– Итого – двенадцать детей, – подытожил Карпухин. – А мы ни на шаг не продвинулись!

– Вы беседовали со всеми родителями? – поинтересовался Лицкявичус, впервые за все время подав голос.

– Кроме Энтиных, – ответил Олег. – Они уехали еще до того, как я смог что-то предпринять. И Лавровских: они сразу отказались.

– Их можно понять: родителей совсем затравили! – воскликнула Ивонна. – Сейчас речь вообще идет чуть ли не об изъятии мальчика и помещении его под опеку до тех пор, пока дело не расследуют до конца. Похоже, в России началась очередная «охота на ведьм»!

– Давайте-ка по порядку, – обратился к журналисту майор. – Пробежимся по всем вашим записям интервью с родителями и попытаемся установить что-то общее.

Через три часа работы мы пришли к выводу, что пострадавших не объединяет абсолютно ничего! Детям было от четырех до восьми лет, и Владик оказался самым старшим. Место похищения не повторялось ни разу, обстоятельства отличались кардинально. С точки зрения материального достатка, пожалуй, прослеживалась общая тенденция – все семьи были отнюдь не бедны, и только Елена Красина, простой преподаватель английского языка, выпадала из общего контекста. Однако майор сразу отбросил классификацию по материальному признаку, так как речь шла не о выкупе, а о похищении органов.

За эти три часа два раза звонил Шилов, чтобы узнать, не собираюсь ли я заночевать в «Волне». Ивонне тоже звонил муж, а Карпухину – дочь и жена. Время перевалило за полночь, а мы не сделали никаких полезных выводов, хотя и перелопатили горы информации, по отдельности собранной журналистом и майором. Когда мы уже собрались закругляться, зазвонил телефон Лицкявичуса. Он вышел за дверь, чтобы не мешать нашему обсуждению. Появившись вновь, глава ОМР сказал:

– Это звонила Рушко из Зеленогорска. Пришли результаты анализов Красиной: кровь и спинной мозг потенциально не подходят ее сыну. Теперь нужно искать отца – Красины в разводе. Кровь мы еще найдем, а вот спинной мозг... В общем, нужен папаша, хотя сама Красина упиралась до последнего, не хотела иметь с ним ничего общего. Вам что-нибудь известно об их отношениях, Агния?

Я покачала головой. Несмотря на то, что Елена являлась моим преподавателем, и даже на то, что я посещала ее дом, она никогда не рассказывала о своем бывшем муже. Лишь однажды обмолвилась, что разведена и они не общаются. Это я и сказала Лицкявичусу.

– Что ж, – произнес он, – тогда нам придется снова побеседовать с Еленой Красиной на этот предмет. Завтра вы когда заканчиваете? Нужно поговорить и с мамашей, и с мальчиком: Рушко сказала, что уже можно попытаться.

У меня было три операции на хирургии позвоночника, а потом я собиралась встретиться со своей подругой Лариской: расшаталась пломба, и мы договорились, что она меня примет. Теперь от этой мысли придется отказаться – насколько мне известно, мой начальник не принимает никаких оправданий и отговорок, кроме скоропостижной смерти.

* * *

Мне было очень жаль Елену. Не только потому, что ее сын попал в руки мясников, но и оттого, что с Толиком, похоже, все обошлось, а вот здоровье Владика все еще находилось под большим вопросом. Операцию по изъятию почки провели, судя по всему, успешно, но он потерял слишком много крови, находился в стрессовой ситуации и не прошел положенной реабилитации. Я прекрасно представляла, что может чувствовать мать, у которой отняли ребенка, а потом изувечили, – пережить такой кошмар не пожелаешь и злейшему врагу! А теперь мне предстояло допрашивать несчастную женщину в присутствии Лицкявичуса, который обычно не церемонится, не подбирает нужных слов, а просто режет правду-матку, мало заботясь о чувствах собеседника.