Чужое сердце

Я осмотрелась вокруг. За соседним столиком сидела семья из пяти человек – азербайджанцы по виду. Мать держала на коленях маленькую девочку и пыталась напоить ее из бутылочки молоком, тогда как двое старших детей, близнецы, устроили шутливое сражение на пластиковых ложках в ожидании заказа. Детишки выглядели ухоженными и симпатичными. Они были так похожи, что различались лишь цветом курточек: на одном мальчике – синяя, а на втором...

И в этот момент меня пронзила неожиданная мысль. Трясущимися руками, боясь поверить самой себе, я вытащила мобильный и набрала номер Кобзева. Он ответил почти сразу, и я выпалила в трубку:

– Павел, у вас под рукой личные дела пострадавших в нашем деле?

Он ответил утвердительно.

– Вы думаете, Агния, мы что-то упустили?

– Пока не уверена, но мне нужно кое-что знать. Мы все время говорили только о тех детях, что пострадали в результате похищений, а что нам известно о других детях в этих семьях?

– Вы о чем? – не понял Павел.

– Ну, есть у них другие дети, кроме этих? Братья, сестры?

– Гм... Этот вопрос нас даже не интересовал, Агния, ведь речь идет только о тех, кого похищали. Но, если вам это кажется важным, я могу выяснить. Дайте мне минут сорок, идет?

Повесив трубку, я начала лихорадочно размышлять. Если Павел выяснит, что у остальных пострадавших есть другие дети, значит, я ошиблась. Лицкявичус отмахнулся от результатов ЭКО, считая их неважными в нашем деле, и хотел сосредоточиться именно на похищениях. Тем не менее одна мысль не давала мне покоя. Я убеждена в том, что все в нашей жизни происходит не случайно, все имеет свою причину, но мы не всегда достаточно внимательны, чтобы ее разглядеть за завесой из ничего не значащих событий и фактов.

Я успела выдуть еще две чашки капучино и одну – американо, когда позвонил Павел.

– Значит, так, Агния, смотрите: у Агеевых, Решетиловых и Лавровских нет других детей. Так же обстоит ситуация и с Ремизовыми, Энтиными, Ильясовыми и Жуковыми. У остальных есть другие дети, точнее – еще по одному ребенку.

– А эти дети, – замирая от мысли, что могу оказаться права в своих предположениях, – случайно не родились в те же годы, что и похищенные?

– Близнецы? Сейчас посмотрим... Так, две тысячи второй... Две тысячи пятый... Как странно! Интересно, Агния, откуда вы могли об этом узнать?

– Потом расскажу! – крикнула я в трубку. – Мне нужно срочно поговорить с Лицкявичусом!

– А что...

Но я уже дала отбой. Это, наверное, показалось Павлу не слишком вежливым, и, возможно, я даже торопила события, но мне не терпелось выдать главе ОМР версию, которая вполне могла развернуть все расследование на сто восемьдесят градусов. Набрав его номер, я с раздражением услышала механический голос, предлагающий мне оставить сообщение. Где, черт подери, его носит: рабочий день даже в Центре реконструкционной хирургии уже давно закончился! Обычно я не теряю времени на беседы с машинами, но теперь, не видя другого выхода, наговорила несколько предложений с требованием перезвонить, как только Лицкявичус освободится. Не успела я отключиться, как он позвонил. Голос в трубке звучал непривычно тихо и устало.

– Ну, Агния, что у вас за пожар?

– Надо срочно встретиться: у меня, похоже, есть кое-какая информация! Вы еще на работе? Я могу подъехать...

– Не тарахтите так, – попросил Лицкявичус, прервав неудержимый поток моей речи. – Я в больнице. В вашей больнице, Агния.

– У... вашей дочери?

– Можете приехать туда? – вместо ответа спросил он.

Через полчаса я уже влетела в отделение реанимации, едва не столкнувшись с Охлопковой, моей заведующей. Она подивилась тому, что видит меня на работе в свободный день, но я, чтобы не вдаваться в подробности, пояснила, что навещаю знакомую пациентку.

– Какую именно? – подозрительно уточнила Охлопкова. – Надеюсь, не ту, что круглые сутки охраняли ребята в форме?

– Ага, ее, – покраснев, подтвердила я. – А почему в прошедшем времени?

– Ее перевели в хирургию.

– Уже?!

– Да, – кивнула она. – Состояние в норме. Кстати, слава богу, что ее отсюда убрали: невозможная ведь ситуация: каждый божий день натыкаться на милицию! И что это за девица, которая всех так интересует, – преступница? Если так, то ее нужно перевести в тюремную больницу. Не понимаю я, куда они смотрят?

И, покачивая головой, заведующая удалилась в сторону своего кабинета.

Выяснив у сестры в хирургии, в какой палате находится Лариса Лицкявичус, я быстрым шагом направилась в конец коридора. На самом деле я могла бы и не спрашивать: у дверей сорок седьмой палаты, как изваяние, сидел молодой человек в форме и читал роман Бушкова.

– Вы куда? – поинтересовался он, приподнимаясь.

Вот оно – преимущество белого халата: если бы я была на работе и в униформе, парень наверняка пропустил бы меня, а ведь я вполне могла бы оказаться террористкой, прячущей под одеждой бомбу или компактный «узи»!

– Она ко мне пришла, – услышала я голос Лицкявичуса. Он как раз открывал дверь изнутри, словно почувствовал мое присутствие. – Мы поговорим снаружи, если не возражаете, – эти слова уже были обращены ко мне.