Чужое тело, или Паззл президента

И Петр Григорьевич и Евгений Викторович разом посмотрели на Семена Александровича, который сидел в маленьком креслице. Глаза он плотно закрыл, но им обоим показалось, что его по-стариковски худые плечи несколько раз судорожно дернулись.

Обивка кресла, на котором он сидел, совсем вытерлась, засалилась, но зато идеально гармонировала и с пыльной грязной комнаткой и с лохмотьями самого хозяина.

— А теперь уезжайте, — сказал хозяин, не открывая глаз. — С самого начала я не сомневался в успехе. Пусть я и старый осел, и преступник, но все-таки гений, как ни крути. Уезжайте. Впрочем, это, наверное, бывает. Хотя в психиатрии так называемые идиот-саванты не совсем то. Они умеют гениально перемножать в уме чудовищные числа и точно помнят, какой день недели был, скажем, третьего апреля тысяча пятьсот третьего года, но в остальном они изрядно дебильны. Я же знаю, что я гений, но дурак, и отличаюсь от них хотя бы этим. Ну, да ладно. И не забудьте взять свои деньги. Я ведь не выпендривался… чего? А, да. Не выпендривался, когда сказал, что деньги мне не нужны. Лебединую песнь за гонорар не поют. А тех денег, что вы дали мне как задаток, хватило с лихвой. Об одном жалею…

— О чем же? — спросили Петр Григорьевич и Евгений Викторович почти хором.

— А? Да. Хотелось бы мне посмотреть на лицо моей бывшей лаборантки, когда ей принесли перевод на двести тысяч рублей. Так и вижу, как у нее очки вопреки законам тяготения сами по себе на лоб поднимаются. Я когда деньги переводил на почте, на меня девица с ярко-рыжими крашеными волосами всё смотрела подозрительно — откуда у этого бомжа столько бабок, спер, наверное. И головой качала. Лучше бы мне, старый хрыч, подарил. Я б ему…

— Семен Александрович, — сказал Петр Григорьевич, — во-первых, позвольте поклониться вам в пояс. Вы не только гений, вы и человек необыкновенный. А во-вторых, зачем вы говорите о лебединой песне? Может, есть и другие пути использования вашего… открытия.

— Ну, насчет лебединой песни объяснять вам ничего не буду. Скоро поймете… А насчет других путей… может быть, вы и правы… Но…

— Что же вам мешает, Семен Александрович, пойти по… менее радикальному пути? — спросил Евгений Викторович.

— Гордыня. Она ведь тоже признак незрелого ума. А теперь уезжайте.

Костя ждал их, задремав за рулем. Когда калитка скрипнула, он мгновенно открыл глаза и тут же выскочил, чтобы открыть заднюю дверцу.

— Мог бы и не беспокоиться, я уж как-нибудь за этим старикашкой присмотрю, — засмеялся Евгений Викторович-два и взмахнул головой, отбрасывая с лица волосы. Жест был в точности жестом Евгения Викторовича. Значит, пронеслось у него в голове, ничего не получилось, но тогда как этот главный аналитик смеет так обращаться к шефу. Сделать ему замечание, что ли… Но Евгений Викторович, похоже, и сам заметил Костино недоумение, потому что повернулся к нему и сказал:

— Костя, привыкай к странной мысли, что и я, и наш болезный президент — это в сущности один и тот же человек. Мысль, конечно, непростая и привыкнуть к ней не так-то просто, но нужно, иначе такая каша заварится… А для порядка, и уж обязательно на людях, ко мне придется обращаться Евгений Викторович, а к нему, — он кивнул на оригинального Петра Григорьевича, — Петр Григорьевич.

— Слушаюсь, шефы, — покачал головой Костя и добавил про себя: ну и ну, это ж надо такое придумать.

Дорога назад оказалась почему-то более свободной, и они быстро катили к Москве. Умом всё это Костя, разумеется, понимал, сколько они с шефом на эту тему переговорили, но почему-то никак у него не получалось думать о Евгении Викторовиче как о шефе, ну никак. Не мог он в душе поделить Петра Григорьевича с молоденьким самозванцем, как бы его ни называть.

Шеф у него мог быть только один.

Костя посмотрел в зеркальце. Этот с русой бородкой, не то аналитик Женечка, не то еще один Петр Григорьевич, всё ощупывал себя, доставал что-то из карманов, клал обратно, качал головой. Гм, оно и немудрено, и в чужом доме не сразу освоишься, а уж о новом теле и говорить не приходится. Ну и ну, это ж надо придумать такое… Он чуть не врезался в затормозившую перед ним «газель» и одернул себя, заставляя сосредоточиться на дороге. Еще не хватает разбиться после всех этих фантастических событий…

Ставший уже привычным за последние недели зуд снова охватил Петра Григорьевича. Если и не Петра Первого, то хоть Петра Григорьевича первого, добавил он, внутренне усмехаясь. Умирать не хочется никогда, но было бы поистине нелепо испустить дух сейчас, не оставив завещания, не переведя на своего двойника акций, не передав ему руководство компанией. Вот был бы праздник для достопочтенного господина Фэна и его Юрия Степановича, вот был бы пир для целой стаи адвокатов, которые бы год обильно кормились, чавкая от жадности и деля его наследство. Нет уж, извольте пировать на других костях. Он достал телефонную книжечку из кармана, нашел нотариуса, услугами которого постоянно пользовалась его компания, и набрал по мобильному его номер.