Чужое знание (СИ)

- Все просто: отвечай на вопросы и при этом говори правду. Тогда точно не запутаешься. И не бойся правды: все равно ты знаешь меньше Гесера и Инквизиторов. Поэтому ничего важного и не выболтаешь. Прикажут отвести в квартиру на Годлевского - веди. Прикажут ехать в Балаклаву в охотничий домик - езжай. Делай все, что прикажут, кроме одного: не открывайся им как сейчас мне. Только если будет официальный приказ из Праги или Берна на оперативное вмешательство в память. Со всеми печатями и уведомлениями. Если такой приказ действительно будет - я тебе сообщу. Возможно, ты станешь первым, кому я об этом сообщу. Главное, чтобы ты в любой миг, в любую секунду, мог рассказать мне все, что с тобой произошло по данной теме. Ты понял?

- Понял! - Швед невольно встал со стула. Встал достаточно быстро, но все же не вскочил, будто салага перед генералом.

Задание действительно было несложным. И действительно привычным. Завулон уже поручал ему это вот "смотри и запоминай", не посвящая в тонкости событий. Иногда это полезно, запустить в самую гущу, в самый водоворот кого-нибудь попроще тузов. Не шестерку, уже точно не шестерку. Скажем, десяточку. Или даже валета.

- Сбрось ему связь! - велел Завулон Юрию.

Тот со вздохом достал смартфон и произнес:

- Принимай!

На экране Швед рассмотрел QR-код, видимо с полным мобильным контактом.

- Так это... Некуда мне принимать, - пробормотал Швед, вынимая свой допотопный мобильник. - У меня - вот...

- Кнопочник? - изумился Юрий. - Какая прелесть!

Завулон тоже высказался:

- Ну и молодежь пошла! Ретрограды и обскуранты хуже меня!

Швед растерянно стоял, сжимая в потной ладони верный "Филипс". Ну не любил он смартфоны! Но не оправдываться же?

- Пиши ручками, че! - фыркнул Юрий. - И наберешь потом, я твой номер зафиксирую...

Когда с обменом контактами было покончено, Швед осмелился задать единственный вопрос, по его мнению важный.

- Скажите, шеф... А если вдруг на меня снова выйдет Кондор, он должен понять, что я знаю - он князь Юсупов?

У Завулона вдруг сделалось непроницаемое лицо.

- Неважно что Кондор поймет, а чего не поймет, - сказал он до оторопи серьезно. - Главное - будь осторожен. Очень осторожен. Как никогда. А главное - не встречайся с ним там, где живешь ты сам или живут твои друзья.

*** *** ***

Обычно Иные выглядят моложе своих лет - даже те, кого инициировали поздно. А те, кого еще в детстве, как Шведа - намного моложе. Сейчас ему было пятьдесят пять. Выглядел Швед на тридцать; максимум - на тридцать пять. Это подтверждала и Ниночка, но, уточняла она, это если не глядеть в глаза. Глаза, дескать, выдают.

Швед когда впервые это от секретарши услышал - минут пять проторчал перед зеркалом, сам себе в глаза таращился. Вроде бы, ничего особенного, глаза как глаза. Такие же, как и раньше.

"Такие, да не такие! - возражала Ниночка. - У вас, шеф, даже по сравнению с Киевом глаза старше стали. Лет на десять".

Ну, да, столько с тех пор и прошло. Но Швед все равно ничего особенного в зеркале не замечал, хоть убей. Ни десять лет назад, ни сейчас. Однако он хорошо помнил недоверчивые взгляды соседей по родительской квартире, где он вырос и куда периодически приезжал - кроме самых последних лет. Понять природу этих взглядов было просто: соседи старели; те, что постарше - и вовсе умирали; сверстники Шведа давно поседели, располнели, обзавелись морщинами, очками, палочками и внуками (кое-кто и правнуками) - словом, превратились в пожилых людей. А Швед остался тем же тридцатилетним оболтусом, который в девяностые иногда орал песни под гитару и пил пиво с приятелями юности во дворе детства. С той поры прошло больше четверти века. Для обычных людей - немалый срок. Конечно в их глазах Швед выглядел крайне подозрительно!

Кроме того, разговаривая с этими самыми поседевшими и постаревшими однокашниками, Швед не мог не отметить внутренних перемен, порою довольно глубоких. Да, сверстники перестали быть молодыми, зато набрались житейского опыта и мудрости. Не все, конечно, но у кого с мудростью было туго - те большею частью уже поумирали от всяких вредных излишеств, характерных для смутного времени перемен. Остались как раз те, кто поумнее, кто выжил в лихие девяностые и полупустые нулевые. Поначалу рядом с ними Швед почему-то чувствовал себя именно тем, кем выглядел - ровесником их детей. Словно говорил не с ними, с кем когда-то вместе бегал во дворе и на спортплощадке, а с теми, кто априори взрослее - почти как с учителями в родимой школе. Однако проходило несколько минут, и это чувство пропадало, начисто, потому что внутренне Швед повзрослел тоже, просто люди неверно реагировали на его моложавую внешность. И этих людей внезапная странность, конечно же, подспудно настораживала и подсознательно беспокоила.