Чужой

— Я знаю, я плохо себя вела, прости, — нарочно по-детски говорит Вишенка. — И прости, что опоздала.

— Ладно уж, ладно… — снисходительно улыбается мама. Потом голос ее становится серьезным: — Дело ведь даже не в том, что ты опоздала. Мне хочется поговорить с тобой откровенно.

Как хорошо, что в комнате совсем темно! Иначе мама увидела бы, что ее призыв к искренности испугал дочь.

— Последнее время твое отношение ко мне очень изменилось.

— Мое?

— Еще недавно каждый раз, когда ты возвращалась с реки или какой-нибудь прогулки, ты мне столько всего рассказывала… А последнее время — почти ничего… Почему? Ты что-то от меня скрываешь, ведь правда?

Вишенка молчит.

— Доченька… — с легким упреком говорит пани Убыш. Отклика нет. Но мать не сердится, она еще крепче обнимает дочку.

— Доченька, пойми. Ведь если я спрашиваю, так это для того, чтобы помочь тебе.

— Мне? Да ведь ничего не случилось!

Рука, обнимающая Вишенку, падает. Разговор по душам не получился. Пани Убыш встает и, засветив лампу, молча принимается готовить ужин. Вишенка удирает на крыльцо.

На улице уже темно. Лишь через некоторое время глаза начинают различать дорогу, забор, темный купол каштана на фоне более светлого неба. Сильно пахнет душистый табак. Село полно вечерних звуков — то залает собака, то заскрипит запираемая на ночь калитка или ворота, то зазвенят в воздухе запоздалые крики детей, которых давно уже зовут домой. Вишенка не прислушивается к вечерним голосам, она глубоко задумалась.

Она не говорила маме про Зенека, потому что дала слово молчать. Конечно, хлопот с этой тайной было много — неприятно было хитрить, убегать украдкой, таиться, — но много было и радостей. И главное — во всем этом не было ничего плохого, это Вишенка твердо знала. Ее сколько раз так и подмывало рассказать маме о загадочном пришельце, появившемся на острове! Так было до сегодняшнего утра. А теперь — теперь Вишенка должна скрывать от мамы не только тайну Зенека, но и свою собственную — набег на сад.

Мама, конечно, посчитала бы это бог знает каким преступлением, она бы не поняла, что это сделано просто ради спортивного интереса и что Вишенка непременно должна была участвовать. Непременно! Ну разве могла она перенести, чтобы ее считал трусихой такой парень, как Зенек?

* * *

На другой день бабушка поехала в Лентов на рынок продавать творог и яйца и взяла с собой Мариана. Юлек остался один. Было скучно, и он, не дожидаясь девочек, отправился на остров. Потом пришли и девочки и застали обоих ребят за работой — они поправляли шалаш. Зенек неосторожно приклонился к одному из кольев, и стенка разъехалась.

Уля, которой поручили наломать веток, была очень довольна — работа позволяла ей держаться в стороне. Вишенка тоже радовалась, что нашлось дело. Обе все время думали о вчерашнем, и обеим не хотелось об этом разговаривать.

Когда они шли на остров, Вишенка, видя Улино плохое настроение, спросила с неприятным смешком:

— Что, осуждаешь?

Уля не ответила — у нее, как всегда, не хватило смелости возразить подруге. Но Вишенка и так чувствовала, что Уля ее осуждает, и это ее раздражало. Поэтому она, как только увидела Зенека и Юлека, нарочито вызывающе крикнула:

— Ну что, скоро опять пойдем за яблоками, а?

Юлек готов был идти хоть сейчас. Зенек, занятый обтесыванием колышка, промолчал, а потом, поискав взглядом Улю, спросил:

— Дунай не появлялся?

— Нет, — тихо ответила она, растерявшись оттого, что он к ней обратился.

Через некоторое время Юлек, расчистив канаву, которую они выкопали вокруг шалаша, чтобы отводить дождевую воду, во всеуслышание заявил, что ему хочется пить и что неплохо бы сейчас съесть яблочко.

— Неплохо бы! — подхватила Вишенка, громко рассмеялась и выжидательно посмотрела на Зенека.

Но Зенек по-прежнему вел себя так, будто ничего не слышал. Вбивал колья, переплетал их ветками, потом принялся разжигать огонь.

И в эту минуту на поляну вышел Мариан.

Лицо у него было странное. На нем застыло выражение мрачной решимости. Все это сразу заметили, и Юлек, который рванулся было к брату, чтобы рассказать ему об аварии с шалашом, остановился на полпути. Вишенка бросила наземь охапку хвороста и замерла, глядя на Мариана большими глазами. Уля побледнела, она чувствовала, что сейчас что-то произойдет.

Зенек продолжал стоять на коленях перед очагом, только голову поднял; лицо его стало настороженным и враждебным, как в первые дни.

Мариан остановился перед ним, несколько минут они молча мерялись взглядами.

— Зенек… — начал Мариан и замолк, сам испугавшись того, что собирался сказать. Потом он вздохнул и, решившись на все, произнес твердо и отчетливо: — Ты украл деньги у торговки на базаре. Признаешься? Все обмерли. Юлек бросился к брату.

— Ты что несешь, Мариан? Что ты болтаешь? — сдавленно прошептал он. — С ума сошел?

Мариан отстранил его и по-прежнему смотрел Зенеку прямо в глаза. Тот поднялся с земли, небрежно откинул назад волосы, презрительно улыбнулся: — Ты что, видел, как я крал?

Вишенка покраснела от гнева. Казалось, она вот-вот вслед за Юлеком бросится на Мариана.