— Возьмите фляжку Риккерт. Наверное, вы правы. Идет война! Но какие свиньи. Изнасиловать мать и девочку. Узнайте Риккерт номер полицейского участка и запишите их документы.
— Слушаюсь господин гауптманн.
Чуть погодя, взяв себя в руки, Ольбрихт подозвал к себе Брайнера и приказал тому подвести к нему мальчика. А сам уселся рядом на чудом уцелевшую от пожара деревянную скамейку.
— Как тебя зовут мальчик? — обратился он к ребенку, когда его подвели.
— Вася.
— Вася… Красивое славянское имя. Где ты будешь жить Вася?
— Не знаю, — мальчик потер нос усыпанный веснушками. — Пойду в Бобруйск. Там тетка живет.
— Прекрасно. Будешь жить у тетки.
Брайнер! Принеси из машины галеты и угости мальчика.
Пойдем со мной Вася, — Ольбрихт поднялся и подошел с мальчиком к полицейским, которые стояли в стороне и не решались без команды грозного немецкого капитана уезжать на телегах. Да и пулемет мотоцикла продолжал держать их под прицелом. Здесь же находился и адъютант.
— Господин гауптманн, место дислокации полицейского участка Любоничи. Фамилия старшего отряда Яцевич. Вот его документ.
— Хорошо Карл. Подведите ко мне этого мародера.
Этого мальчика вы отвезете в Бобруйск к тетке, — глядя в глаза полицейского начал говорить Ольбрихт, когда того подвели. — Если с ним что случится, я гауптманн Ольбрихт вас повешу за ваши потроха. Вы поняли мой приказ пан Яцевич?
— Полицейский мотнул в ответ головой, держась рукой за сильно распухшую челюсть, из которой струилась кровь.
— Хорошо, а теперь убирайтесь!
— Вперед малец! — не членораздельно, с явным трудом проронил полицейский и толкнул Васю в спину по направлению к телеге. — Доставим тебя с почестями.
Мальчик как то странно посмотрел на немецкого офицера, не поняв, что все это означает. Тем не менее, сжав галеты рукой, нехотя удалился от него, все время, оглядываясь в его сторону.
Ольбрихт так же бросил в сторону удаляющегося Васи подбадривающий и прощальный взгляд, а за тем громко и властно приказал: — К машинам!
Когда немцы удалились за поворот дороги, главарь полицейского отряда схватил за грудки малолетку и, уже немного оправившись от удара, зло прорычал:
— Ты думаешь, я в штаны наложил, глядя на этого фрица? Ошибаешься малец. Не на того нарвались. Их власть сейчас кончилась, они уехали. Теперь я власть.
— Оставь его Михась. Поехали. Сам дойдет.
— Чтобы я этого жидка оставил в живых? Да я что дурак?
Он же нас всех заложит «краснозадым».
— Отпустите меня пан полицейский. Я никому про вас не скажу, — стал жалобно ныть мальчик.
— Я вам «большакам» не верю! Ты слышишь, малец не верю. Вы горазды, брехать, как и твой батька и дед. «Колхознички», вашу мать.
При упоминании родных, мальчик весь сжался, оскалился, а за тем рванулся изо всех сил и выскочил из рук главаря банды.
— Ах ты, щенок! — зло и страшно, выплюнув кровавый сгусток из-за рта, прорычал Яцевич и, схватив карабин, стал целиться в убегающего босоного мальчика.
— Не стреляй Михась! — стали выкрикивать его подчиненные. — Не стреляй! Пусть живет!
— Не на того нарвались, чтобы по скуле бить, господа хорошие!
Поймав Васю на мушку, бандит профессионально как опытный стрелок, затаив дыхание, плавно нажал на курок.
Раздался оглушительный выстрел.
— Кар-рррр. — Закаркало всполошенное воронье, неохотно взлетая из пепелища и садясь на обгорелые ближайшие деревья.
Мальчик как подкошенный упал на дорогу. Немного прополз вперед, чуть приподняв голову, как бы выискивая кого, а затем безвольно уткнулся лицом в грязь. Небольшая маслянисто-темная лужица моментально обагрилась кровью ребенка. Откинутая в сторону правая рука мальчика по-прежнему сжимала немецкие галеты. Он был мертв.
Капитан Ольбрихт вздрогнул, услышав отдаленный одиночный выстрел и, побледнел, и хотел было что-то сказать Брайнеру.
— Успокойтесь господин гауптманн, — тут же встрял с разговором оберлёйтнант Риккерт, видя, как изменился в лице командир. — Это и должно было быть. Их не переделаешь. Я не знаю ни одной нации похожую на русскую, где бы так ненавидели люди друг друга.
— Вы о чем говорите Риккерт?
— Все о том господин гауптманн. О них. О русских мародерах.
— Наверное, вы правы Карл….,- тяжело вздохнул Ольбрихт, а затем, подумав, глубокомысленно добавил: — Во всем виноват большевизм, против которого мы, в конечном счете, и воюем.
— А вы здорово им преподали урок? — засмеялся Риккерт, вспомнив, как главарь полиции рухнул как мешок с «дерьмом», тем самым отвлекая Франца от тревожных мыслей. — Такой необычный удар! — и адъютант задержал свой восхищенный взгляд на командире.
Ольбрихт усмехнулся, впервые с благодарностью подумав о новом, затаившемся внутри друге, и с удовольствием подхватил нить разговора, она ему была приятна.
— В годы учебы на спартакиаде училищ «Панцерваффе» Вермахта и СС в Бад-Тельце я занял третье место в своей весовой категории по боксу, — начал он. — Вот это были бои Карл, я вам скажу.
— Браво, браво Франц! Но сейчас был не бокс. Это было лучше бокса! Вы непременно расскажите нам, где вы так превосходно научились драться ногами.